В нём ожидали будущего героя, который мог бы достойно стоять рядом с великой фигурой победителя под Веной.
Первые неудачи повсеместно приписывали зависти и интригам австрийских командиров.
– Тайные сговоры с Бранденбургским и его послом мне не нравятся, – говорил потихоньку Яблоновский, – да, да и чересчур сердечное братание с царём Петром.
– Чего нам опасаться? – успокаивал Дзедушицкий. – Нужно допустить даже предательство этой стране, верности которой присягали, чтобы вашу тревогу разделить.
–
Звук голоса в прихожей вдруг вынудил прервать разговор.
Хозяин встал, не в состоянии понять, кто пришёл, когда вбежал придворный, объявляя посланца от его величества короля.
Был им знакомый нам Захарий Витке, хотя не король его прислал, но Константини, который сам не хотел утруждать себя поездкой в город, и позволил выслать этого своего подручного, под предлогом, что с воеводой он сможет договориться по-польски.
Витке также и для собственных целей уже переоделся здесь в польскую одежду, называл себя, смеясь, Витковским и в целом неплохо подражал поляку. Воевода принял объявленного королевского посла не вставая. Удивился, увидев вроде бы польскую фигуру, хотя король ещё не имел польского двора. Витковский имел внешность слишком подкупающую.
– Я пришёл, – сказал он, поклонившись, – по поручению короля к пану воеводе, потому что его величество был бы рад увидеть его в замке, где он отдыхает в весёлом обществе, и его приглашает.
Загрустил немного Яблоновский, и, приказав налить посланцу кубок вина, сказал любезно:
– Я скверно себя чувствовал, просил коронного пана маршалка, чтобы меня оправдал за то, что должен сегодня отказаться от счастья лицезреть облик его королевского величества. Не понимаю, каким образом Любомирский мог забыть моё оправдание.
– Он мог объявить королю, – ответил Витковский, – но король, видно, соскучился по пану воеводе.
– Соизвольте же объявить, что хотя я не слишком расположен, тут же прибуду по крайней мере поблагодарить короля.
Новообращённый Мазотином придворный поклонился и ушёл. Отделавшись от него, воевода велел немедленно подать одежду и запрягать карету.
– Я вынужден ехать, – сказал он, прощаясь с Дзедушицким, – может, также это послужит на что-нибудь, получше присмотрюсь к нему в этом состоянии опьянения, в каком уже, небось, находится.
Яблоновский нашёл Августа в издавна тихом краковском замке, в отдалённых комнатах, окружённого немцами и поляками, в чрезвычайно воодушевлённом настроении, смеющегося, остроумного, высмеющего своих приверженцев, но совсем не пьяного.
Поляки и саксонцы в самых лучших дружеских отношениях обнимались и братались. С детской злобой король настраивал одних против других и делал себе из этого игрушку.
Увидев воеводу, он подошёл к нему с чрезвычайной любезностью и назвал его дезертиром, по которому скучал…
Но одновременно проникновенными глазами он изучал его, как бы о чём-то догадывался и боялся. Воевода, немного хмурый и не могущий пересилить себя, достаточно покорно поблагодарил, но не сумел притвориться весёлым.