— Хочешь, посоветую, как отсюда выбраться?
— Как? — Колосов поставил чемодан на дорогу.
— А вот слушай. Ты думаешь я больной? Дудки. Я врачей все время темнил.
Колосов удивленно поднял брови.
— Чего на меня уставился? Непохож я на здорового? — усмехнулся Валерий. Он с удовольствием, до хруста в суставах, потянулся и показал на большое кряжистое дерево, что росло у дороги. — Я такой же больной, как этот кедр. А что худой, беда небольшая. Мясо нарастет, были бы кости.
Николай чувствовал, как наливается кровью лицо и темнеет в глазах. Сдерживая себя, он с презрительным спокойствием посмотрел Зорину в глаза, смерил его взглядом с ног до головы и выдохнул:
— Подлец!
И повернувшись, зашагал обратно.
Но Зорин нагнал его, забежал вперед и загородил дорогу.
— Ты что, поверил? Я же пошутил! Это капитан один рассказывал, со мной вместе лежал в госпитале. У них такой мудрец нашелся. Сразу разоблачили. А я действительно больной. Видишь?
Он тяжело и сухо закашлял. На глазах выступили слезы.
— Коля! Неужели донесешь на меня? Вернут, родных не увижу. Умру здесь.
Николай сплюнул под ноги:
— Уйди, гад, с дороги, а то последний дух из тебя вытряхну. Ну!
В казарме, кроме дневального, никого не было. Николай лег на кровать.
«Каков гад! Больным притворялся», — злился про себя Николай.
Но через несколько дней забыл о Зорине.
Летом в батальон пригнали два паровоза. Николая назначили помощником машиниста, а через год он, закончив курсы, получил право на управление паровозом.
5
Прокат бандажей возрастал. Величина его достигала четырех миллиметров. Еще три миллиметра, и надо снова брать паровоз на подъемку. Наезжено всего двадцать тысяч километров, а бригада обязалась довести пробег между подъемками до ста тридцати тысяч километров: на тридцать тысяч перекрыть старые достижения. Когда стояли на промывочном ремонте, к паровозу подошел инженер депо Сорокин.