— Четыре шляхтича, во главе их Кжистоф Пеняжек.
— По чьему приказу?
— Незнакомого шляхтича.
— Его имя?
— Голова не знает.
Князь задумался.
— Хорошо, — сказал он, — а теперь остальное.
Гроновиус пробурчал что-то Дурану. Тот поставил к полке стремянку, раздвинул бутылки, нашёл бутылку с какой-то красной мешаниной, налил из неё несколько капель в маленькую банку, сделанную так, что её можно было подвесить на верёвке и носит на шее, а потом подал её князю.
— Только лишь?
— Этого более чем достаточно, — отвечал Гроновиус.
Соломерецкий спрятал поданную ему бутылочку под одежду, походил по комнате, словно хотел успокоиться, указал рукой на дверь, которую Дуран ему открыл, и вышел.
Якус стоял на дороге и свистел.
— Ну что, паныч? Получили любисток? — спросил он с издевкой. — Говорят, что они любисток продают, гм? Правда ли это?
Князь его молча толкнул, тот отлетел на несколько шагов, снял шапку и, показывая язык, добавил, словно прощаясь:
— Целую ноги, любисток.
Едва дверь закрылась, когда Чурили начал в неё стучать и беспокойно вошёл с сыном.
Два мага чего-то обсуждали посреди комнаты, Гроновиус вышел вперёд.
— Хочу с вами лично поговорить, — он указал на дверь подземелья, в которое вошли он, сын и Гровиус.
Дуран остался на лестнице.
— Вы знаете, кто от вас вышел? — сказал Чурили, плохо скрывая беспокойство, которое испытывал в этом страшном для него месте.