— Могу это доказать, — говорил коронный подкоморий, — как ни крути, ты в моих руках, а хочешь мира и согласия, не начинай войны.
— Почему вы хотите отстранить меня от короля и милостей его? Он умирает, лекари и бабы не обещают ему года жизни. Почему не позволяете воспользоваться остатком?
— Пользуйся, как хочешь, — сказал Мнишек, — я тебе не мешаю, но помогать не думаю.
— Ты будешь мне помогать!
— Нет.
— Значит, ты хочешь, чтобы я всё рассказала перед светом? Слышишь, пане подкоморий, всё!
Мнишек молчал, бледный, гневный, но явно сдерживался.
— Говори, чего хочешь?
— Приблизиться к королю, я за этим приехала, а вы отпихиваете меня от него.
— Пусть тебя Княжник к нему проводит, — сказал с презрением Мнишек, — он присматривает за королевским сералем.
Гижанка краснела и рвала платок в руках.
— Пане Николай, вспомните прошлое, не доводите меня до отчаяния!
— Не понимаю тебя.
— Значит, поймёшь меня позже.
Говоря это, Гижанка быстро отвернулась и, бросив взгляд, в котором рисовались гнев и желание мести, ушла внутрь замка.
Едва за ней закрылась дверь, когда вошёл мужчина, чертами лица похожий на подкомория, но явно младше. Почти с теми же чертами лица, практически того же характера, он отличался холодом, которым весь дышал. Не было и следа чувства в этой размеренной физиономии, взгляде, выражении лица, холодном и презрительном взгляде сверху на то, что его окружало.
— Что ты сделал этому дьяволу Гижанке? — спросил пан Ежи, коронный крайчий, брата. — Я встретил её, она точно из ада вырвалась, вся в пламене и гневе, даже не соизволила мне ответить, только бросила взгляд и пошла.
— Я? Ничего, — отвечал Николай. — Всё дело в том, что мне кажется, что она уже имеет достаточно, а ей сдаётся, что всё ещё мало заплачено за её
— Оставь в покое, брат, ворон ворону глаз не выклюет.
— Пане Ежи! — воскликнул Николай гневно.