Пани была, как я уже вспоминал, большого ума и сердца, мужественная, степенная, спокойная, и не как другие женщины, которые беспокоят мужей преждевременным страхом, скорее подкрепляющая и добавляющая храбрости.
Мы не раз видели пана, когда он входил к ней с мрачным лицом, а, посидев при королеве и послушав её, возвращался сияющий и весёлый.
Задора и другие ежедневно выскальзывали в город, хотя их туда никто не посылал, следили, прислушивались, что там делалось, что где говорили против короля, чем угрожали.
Помогали им в этом краковские мещане, которые почти все держали сторону короля, а много из них влиятельных особенно ненавидело Тенчинских. И не без причины.
С давних времён Тенчинские имели значительную собственность в городе, дома, площади и земли, с которых городу податей не платили и повиновения оказывать не хотели. Ввозили в город без всяких оплат то, что им нравилось, продавали там под их именем и защитой чужеземные торговцы, а вооружённая челядь Тенчинских конфликтовала и рубилась с городскими слугами.
Шляхтич же и его слуги ни к одному суду не давали себя привлечь. Отсюда споры и шум, конфликты и бунты, но в итоге мещане подчинялись и молчали. Это им уже очень надоело.
Кроме немногих беднейших, которые кормились при панах и были обязаны им за это, старшины, наиболее влиятельные, советники, вынужденные подчиняться преимуществу тех панов, скрежетали зубами. Теперь же, когда влиятельные начали открыто устраивать заговоры и бунтовать против короля, легко было понять, что мещанство пошло на его сторону, поджидая только, не предоставится ли возможность отплатить за то, что так долго терпеливо сносили.
В мещанах король имел самых ревностных союзников, но имел друзей и верных подданных и в стране, потому что не все были на стороне Тенчинских.
А прежде всего почти вся Великопольша была королевской, чему самым лучшим доказательством было то, что когда было нужно подавить сопротивление королю кардинала Олесницкого, на это решились одни великополяне, и Казимир обращался к ним.
Старая ссора о лучшем между этими двумя землями теперь ожила, и король, кроме Литвы, имел на кого опереться.
Тенчинские, памятуя о том, что они и малополяне при Ягайлле были на первом месте, правили и сотрудничали, перекричав великополян и во всём опережая, теперь также ими принебрегали, вовсе не обращая на них внимания.
Взяв всё это вместе, легко понять, как тогда на рынке и в замке живо двигались люди, а те, что не имели много дел, с радостью бегали со слухами то из города на Вавель, то из замка на двор Тенчинских.
Задора, так как был парень горячего сердца, неспокойный, который с радостью поджигал огонь, чтобы иметь что гасить, крутился как ошпаренный, влезая где только мог. Не всегда приносил что-то важное, часто пустые слухи, но никогда с пустыми руками не возвращался. Король не придавал значения этим разговорам, потому что лишь бы кого с ними не допускал к себе, но через старшину доходило до него много.
Спустя несколько дней после моей встречи со Слизиаком, когда во дворе Тенчинских как раз очень готовились, однажды вечером прибежал запыхавшийся Задора, со сверкающими глазами, довольный, объявляя, что уловил особенную историю, которая является или чудовищной клеветой, или Бог знает из чего высосанной новостью, от которой волосы на голове от удивления могли встать, потому что никто ничего подобного на короля не решался выдумать.
Откуда он это взял, говорить не хотел, но ручался, что источник был не лишь бы какой.
— Что-то в этом, должно быть, кроется, — воскликнул он, — потому что верно то, что там баба Навойова у Тенчинских всем заправляет и на короля больше всех натравливает.
Тогда Задора рассказал, что когда молоденького Казимира выслали на Литву править, в то время, когда славной памяти Варненчик был отправлен в Венгрию, дабы кардинал Збигнев мог один в Кракове царствовать, — одни начали против него составлять заговор, другие пытались приобрести. Даже его жизни угрожали.
На Виленском велкорядстве сидел тогда воевода Гастольд, человек хитрый, скрытный и ловкий. Тот сперва взял королевича в свою опеку и бдительно начал ходить около него, выдумывая ему развлечения, устраивая охоты, чествуя его в своём доме. Там, хоть сам был вдовцом, имея только сына и дочку, всегда по первому знаку находилось весёлое общество, песни и всякие развлечения, какие могли привлечь молодого, хотя Казимир даже для своих молодых лет легкомысленным не был.
В то время едва подростком он начинал править в Литве. В доме Гастольда великий князь познакомился с дочкой воеводы, ещё младше него и неописуемой красоты. Девушка была не по возрасту пробуждённой, живой и смелой. Гастольд не только не запрещал сближаться с дочкой, но навязывал возможность к сближению, а женщины, находящиеся при девушке, смотрели сквозь пальцы на ухаживания детей.
Но спустя год или два королеве-матери донесли, к чему это идёт: что Гастольд будто бы хотел дочку великому князю в жёны навязать. Таким образом, она, гневная, поехала в Вильно, а что там произошло, один Бог знает; но Гастольдовна на какое-то время исчезла, гневный воевода выехал, Казимир ходил очень печальный и задумчивый, а люди, люди рассказывали, что Сонька опоздала с прибытием, потому что ей раньше Господь Бог дал внука.
ebooksa