— Брысь! Для тебя ложки нет! — прикрикнул на нее старик.
Илько, опрокидывая рюмку за рюмкой, испытывал горькое наслаждение утраты. После того что случилось — с Христей покончено раз и навсегда! «Надо искать новую жену», — тоскливо думал он и снова тянулся к графину.
Из-за клуни взошла яркая, полная луна, осветила просторный двор, словно малахитом вымощенный зеленым шпорышем.
Назар Гаврилович выглянул в окно, сказал:
— Развиднело, как днем. Повечеряем, Илько, и гайда в поле, косить. Пшеница не людына, она не может ждать.
— Куда тебя понесет на ночь глядя? — возмутилась жена, стоявшая у печи с рогачом.
Илько обрадовался отцовскому приказу, отодвинул от себя наполовину опорожненный графин. Он не мог оставаться с Христей в одной комнате; как побитая собака, вздрагивал при каждом писке ребенка в колыбели, подвешенной к деревянной бантине потолка.
После ужина запрягли в лобогрейку пару застоявшихся коней и отправились в поле, прихватив с собой Одарку — вязать снопы. Пока ехали, прохладный ночной ветерок выдул хмель из пьяных мужских голов.
Работали не разгибаясь, не отдыхая часа четыре, пока не зашел месяц. Степь снова окуталась темнотой.
За работой некогда было размышлять, а возвращаясь домой, Назар Гаврилович мучительно думал о вероломстве Христи, о несовершенстве брака. Как-то он, слышал от лавочника Светличного, будто у монгольского хана Чингиса было пятьсот сыновей. А раз пятьсот сыновей — значит, по крайней мере, сто жен! Вот бы ему в молодости такую лафу.
Лживое признание Христи обелило его в глазах всей семьи, но и глубоко обидело. Он уже привык к мысли, что ребенок — от него, связывал с ним так много надежд, и вдруг родная мать называет отцом ненавистного ему Рябова!
«А может быть, она и сама не знает — ведь бывает и такое, — раздумывал старик. — Или хочет меня позлить или выгородить перед Ильком? Все может быть, разве сразу раскусишь бабу?»
Так размышлял Назар Гаврилович, позевывая и подгоняя батогом притомившихся в поле коней.
IX
Проспав несколько часов, Назар Гаврилович разбудил сына, пристроившегося на сеновале, на пахучем, срезанном под час цветения сене. В десять часов всей семьей выехали в поле.
Предстояли большие работы. Надо было скосить хлеб, свезти его на ток, обмолотить. Силами одной семьи никак не управиться, и старик ломал голову, где бы ему нанять батраков.
В Куприеве вряд ли найдешь свободных людей. Объединенные в коммуну бедняки сами убирали свои поля. Вчера он видел с косами на плечах Оверка Барабаша, Максима Рябова, Фроську Убийбатько.
Илько и Назар Гаврилович погнали коней вдоль сплошной стены пшеницы. Следом за ними пошли бабы.
Христя, положив в тень арбы своего первенца, сунув ему в рот соску, трудилась не щадя сил, словно хотела в труде забыть свой позор.
Она видела, как Илько, в полдень остановив запалившихся коней, стыдливо приблизился к спящему младенцу и, взяв его на руки, перенес в глубину переместившейся вправо тени.
ebooksa