Какой простор! Книга вторая: Бытие

22
18
20
22
24
26
28
30

Грицько вскочил в седло, ускакал. Глядя ему вслед, Назар Гаврилович обрадованно сказал сыну:

— Вот и разрешился вопрос с батраками. Всегда так: в самый последний час все улаживается.

После ужина сразу легли спать. Только Одарка, взяв рушник и подойник, ушла доить коров.

Илько, прихватив овчинный кожух, отправился на сеновал, но, когда все уснули, вернулся в хату, на цыпочках прошел в темную, как шахта, каморку Христи и, немного постояв над женой, осваиваясь с мраком, шепотом спросил:

— Не спишь?

— Нет!

— Думаешь все?

— Думаю!

Нетерпеливо и неловко сбросив верхнюю одежду, весь дрожа, Илько присел на краешек постели, попросил:

— Посунься!

Христя, перевернувшись на бок, чтобы дать место, откинула голову и замерла, ждала; потом голой рукой охватила шею прилегшего рядом мужа, губами отыскала его рот, с испугом и радостью надолго прильнула к нему. Илько слышал, как неистово колотилось ее сердце, и, сам не зная почему, с мучительной болью жалел ее.

Христя отдалась ему страстно, как никогда еще не было у них. Измученная и обессиленная ласками, она ждала, что он скажет. А он молча гладил ее тело, мелкими поцелуями покрывал шею, сладкие от молока груди. На какое-то мгновение Христе показалось, что Илько плачет.

Утомленная, она начала засыпать. Но он, пробудив ее от забытья, с ревнивым любопытством спросил:

— Что же, это самое… с Максимом лучше, чем со мной?

Она вздрогнула:

— Ой, что ты, Илюшечка, на всем божьем свете никого нет краше тебя.

— Краше нет, а пошла к чужаку.

— Обдурили меня, сказали, что ты в Петербурге городскую нашел и не вернешься больше никогда до хутора.

— А ты и поверила?

— Люблю я тебя, Илюша, больше всех люблю!