Арена

— Что ж ты молчишь, Григорий? Я же не задаю тебе вопросов и не требую, чтобы из раздавленных калек ты делал настоящих людей. Пойдем к нам. Все веселее. Или нет, проще. Женщина, понимаешь, вносит всегда этакую усложненность. Ах! И ох! А на самом деле комбинация из трех пальцев — шиш. Недаром я старый холостяк!

Каждый остался при своем мнении, но из дому они вышли вместе.

19

Базар кипел. Пасторино, оживившись, ходил по дворику, пробуя голос.

— Начнем пораньше! Двумя часами раньше! — заискивающе обращался он к каждому. Все молчали.

Загримировавшись и надев костюм Шишкова, Пасторино вышел из палатки.

— Боже мой! — Клава всплеснула руками. — Как будто растягивать на колодку костюм посадили. Смех один!

— По одежде встречают, по уму провожают, — ответил ей Арефьев, — сначала засмеются, а потом расшибут о колодку свое настроение. Чую… Ох, и чую!

Евдокия лениво повернула голову, оглядела Арефьева, затем процедила:

— Чую, чую! Вы все что-нибудь чуете, да и только…

— Душечка, чую, видно, оттого, что живу впроголодь.

Евдокия поморщилась, подобрала свои пышные губы, подумала и резко добавила:

— Кто вам виноват, что и в сорок шестом году вы от каждого стука, как от выстрела, вздрагиваете? По брюху-то видно ваше «впроголодь».

— Я не вы, мое «впроголодь» при вашем, простите, администраторе моральное.

— Перестаньте ершиться! И так тоска, — Клава миролюбиво подтолкнула Арефьева и пошла к Наде.

Надя стояла у брезентовой палатки. Ей было одиноко. Все кругом беспокоило. Шовкуненко первый раз в передвижке напился. И теперь, пьяный, он полудремал на табуретке. Надя пыталась заговорить с ним, когда он выкрикивал бессвязный бред:

— Я сам, сам! Вперед, и только вперед! Помолчите! Идем сейчас, идем! Перш, ах, как это было! Уйдите. Уйди! Кому я сказал: искусство…

Разговаривать с ним было бесполезно. Надя вышла, остановилась возле палатки и бесцельно наблюдала движение пестрых платков, ушанок. Цветные, темные, серые, белые, они, как конфетти, рассыпались по базарной площади.

Надю не занимал спор Евдокии с Арефьевым. Она постояла, прошлась, заглянула опять в палатку. Шовкуненко спал. Тогда Надя подошла к Пасторино:

— Как быть?