Зинаида задумалась. Все то, что сейчас ими было прочувствовано, выливалось в каждом жесте Надиного тела. Вот она согнулась, голова коснулась щиколоток. Руки цепко ухватились за них, голова слегка поползла вверх, шея тоже выгнулась, маленькая диадема загорелась огоньком в ее волосах. Надя сейчас напоминала лампочку. Музыка и гибкое тело должны были спеть этот родившийся гимн. И каждый сустав Надиного натренированного тела пел. Люди, понимая эту песню, замерли в молчании, внимая певцу. И когда песня смолкла, девушка выпрямилась застыв. Мощной волной прокатился людской восторг. Рыжий и белый, они должны были сейчас вставить свои заученные реплики. Но старый Арефьев, склонив голову, добрыми глазами смотрел на землю, где стояла Надя, точно из земли, на глазах у всех сейчас выросло чудо.
Пасторино замешкался. Ему было непонятно бездействие Арефьева. Он вырвал у рыжего букет искусственных цветов и с той же интонацией, что произносил «уважаемая публика», крикнул:
— Милая барышня! Это вам от поклонников!
Сверху, где стояли зрители, в него кто-то бросил моченое яблоко. Люди возмутились, зашикали. Надя, не поняв и испугавшись, сникла. И тогда с еще большей мощью раздался взрыв аплодисментов.
Когда представление окончилось, неожиданно Надя подошла к Пасторино и проговорила так, словно ударяла его каждым словом:
— Я работать с вами не буду.
— Это еще что? Фокусничаете? В таком случае можете убираться на все четыре стороны. Без вас обойдусь.
— Обойдись! — ответил Арефьев и снял парик.
Кассу «Цирка на колесах» закрыли.
Дотемна Пасторино бродил по двору. Базар расходился.
Собрав всех, Пасторино объявил об отъезде. Тотчас стали разбирать короб. Разбирали молча и трудно. Вскоре, погрузив все на машину, люди остановились. Филипп влез в кузов. Машина, проворчав, затряслась, тарахтя на месте. Тронулась, тяжело оседая, точно ее притягивала земля, чтобы подмять и скрыть жалкий скарб, и, наконец, исчезла за лесом. Для людей Пасторино нанял подводы. Они объехали все три двора, где у ворот ждали их артисты с вещами. Затем двинулись на станцию.
В той подводе, где сидела Надя, ехали все женщины, кроме Евдокии, и Арефьев с Шишковым. Казалось, все дремали.
Дорога тяжелая, бесконечная, привычная. Звезды — слева, справа, наверху, в глазах. Надежда тоже дремлет. Катька сонно дышит рядом. Дорога убегает из-под полозьев боязливо, белой поземкой. Возница большой, похожий в темноте на валун. Валун катится. Изредка скрежещет и норовисто покрикивает:
— Э-ге-гей!.. — второе слово трудно разобрать. — Э-ге-гей! — и Надежда чувствует, как губы ее подернулись смешком. Корявым, задорным смешком. Какая же может быть в двадцать один год тоска! Ведь это глупо. Звезды слева, наверху, в глазах. Вдруг одна из них мигнула, еще. Думаешь, я другая? Нет! Я хочу видеть, слышать, я хочу, чтоб руки мои умели держать счастье. Пусть они пустые сейчас. Но ведь я знаю, что оно у меня есть. Не подмигивай! Звезда стушевалась — не веришь? Есть! Вот, уткнусь в руки, и мне будет солнечно, как днем.
Звезда вдруг качнулась, повисла. Надежда не спускала с нее глаз. Ей приятен был скрип полозьев. Ему вторил Арефьев, который не любил да и не умел молчать.
— Мерин твой ладно сбит. Как зовешь его?
— Прост, — отвечал Арефьеву возница.
— Что за имя?
— А так, ничто. Появился он в ту пору, когда и называть некогда было, так Простом и остался.
Мимо пронеслась машина.
ebooksa