– Куртка. Она была на тебе. Тогда. Я ее узнала.
– Она довольно старая.
Мария смотрит на меня с непониманием.
– Господи. Ты носишь одну и ту же куртку двадцать лет?
– Она теплая.
Мария вешает мою старую верную тужурку и оборачивается ко мне.
– Ты мог бы стать лицом движения за бережливость. Будешь кофе?
– Только если ты будешь.
– Входи, – приглашает она и первой шагает в кухню.
Я сажусь за стол у окна, констатируя, что время остановилось и в доме Марии Фоукара. Мебель осталась прежней, гардины тоже. Даже рисунки Винсента никуда не делись, только немного выцвели и обтрепались по углам. Края их были в несколько слоев оклеены пожелтевшей от времени липкой лентой. Черно-белые фото тоже были на местах – Винсент рядом с большим снеговиком с носом-морковкой и глазами из камушков. Ясмин и Винсент рядом с пасущейся коровой.
На разделочном столе стоят пустая бутылка из-под вина, два бокала и чаша с чипсами. Мария ловит мой взгляд.
– Грета любит вино, – поясняет она. – И чипсы.
Мария достает маленькую капсулу из фольги.
– Ты такой пьешь?
– Само собой.
– Даже я сдалась и купила-таки эту дорогущую кофе-машину, – вздыхает Мария, заправляет капсулу в автомат и нажимает на кнопку.
– Моей кофеварке двадцать лет, – признаюсь я.
– Иначе и быть не могло, – улыбается Мария. Потом она повторяет процедуру и возвращается к столу с двумя чашками.
Устроившись на своем месте, она поднимает на меня взгляд. Улыбки как не бывало, а лицо кажется еще бледнее, чем раньше. В холодном ноябрьском свете, льющемся из окна, морщинки проступают отчетливее, образуя тонкую сеть возле уголков глаз и губ.
– Вы нашли ее? Ты упоминал какую-то находку, когда звонил.