Мы замолкаем. Мимо по направлению к гаражу проносится полицейский автомобиль. Сирена постепенно утихает.
Манфред поворачивается спиной к ветру и прикуривает сигарету. Затянувшись, он заходится кашлем.
– Но в одном она права, – вдруг говорит он.
– Будил?
– М-м.
Он глубоко затягивается, выпускает дым в вечернее небо и снова кашляет.
– Что-то мы явно упускаем, – повторяет он, не глядя на меня.
– Я знаю.
– Нам стоит заново изучить старые материалы.
– Я над этим работаю.
Манфред тушит окурок о фонарный столб и бросает его наземь. Оранжевый огонек вспыхивает и гаснет.
– Мне пора домой. Афсанех рассвирепеет, если я не вернусь к тому времени, как нужно будет укладывать Надью.
– Проваливай, – говорю я, думая о Ли и об осколках потерянного времени.
Но в следующий миг перед внутренним взором возникает лицо Марии – я еще помню тепло ее ладони, гладившей мою голову.
– Уверен?
– Мне больше нечем заняться, – отвечаю я.
Мой рабочий стол завален бумагами – отчетами криминалистов, выписками из заключений судебных экспертов, фотографиями, протоколами допросов и списками пассажиров из аэропорта Арланда.
Каждый раз, когда мне приходится возвращаться к старым истрепанным документам, все повторяется. Все, что было задвинуто в самые темные углы памяти, с непреодолимой силой рвется наружу. Я вспоминаю отчаяние в глазах Марии, растерянность Винсента, страх на лице Самира, когда мы пришли за ним. Я собственными глазами наблюдал растянутое во времени крушение семьи Фоукара, словно жестокую автокатастрофу в режиме slow motion.
День первый: мама, папа, дети. День второй: обломки кораблекрушения. Жалкие осколки того, что прежде было семьей.
Я бросаю взгляд на наручные часы. Они показывают почти два ночи.