– Потому что я – это не ты, – отрезала я.
Папа снова перешел на французский. Слова так и сыпались из его рта под аккомпанемент живой жестикуляции.
– И это, черт побери, большая удача! Потому что мой путь не был усыпан розами. Мне пришлось завоевать право учиться. Мне приходилось работать по вечерам и по выходным и бороться за стипендию. А еще я заботился о бабушке с дедушкой, пока те были живы. Но ты… Тебе все преподносится на серебряном блюдечке. А ты все равно не желаешь прикладывать ни малейших усилий. – Папино лицо обмякло. – Ясмин, – сказал он. – Все, чего я хочу, – это чтобы ты попыталась.
– Но я уже пыталась.
– Нет, это не так.
– Да!
– Нет.
– Да!
– Нет.
– Прекрати! – вскричала я. – Ты ничего не знаешь! Ни о том, что я думаю, ни о том, что чувствую!
– Сядь, – сказал папа, не глядя в мою сторону.
Ничего не ответив, я выскочила из комнаты и бросилась наверх.
Ни одна вечеринка уж точно не могла быть хуже, чем все это.
Когда я уже стояла в прихожей, собираясь уходить, ко мне подошла Мария. Выглядела она еще более уныло, чем всегда: широкая бесформенная футболка свисала до самых бедер, а велюровый комбинезон больше пошел бы грудничку, чем взрослой женщине.
– Ясмин, твой папа очень волнуется, – заявила она.
Потом Мария положила ладонь мне на плечо, как будто у нас с ней было что-то общее, или как будто ей в самом деле было не наплевать.
– Угу, – буркнула я.
– Может, поговоришь с ним до ухода?
– Плохая идея.
Взгляд Марии скользнул по моему телу и остановился на вырезе. Она немного поколебалась, даже уже открыла рот, но сразу ничего не сказала.