Хотя нет, конечно, я все знала. Разумеется, знала.
В следующий миг он притянул меня к себе и поцеловал.
Это был другой поцелуй, не грубый и требовательный, как поцелуи Тома, а нежный и словно изучающий. Словно своими губами он хотел выяснить что-то обо мне.
Я ответила на поцелуй, крепче обнимая, практически вцепившись в Казимира, потому что в самом деле думала, что он – решение моих проблем. Мне кажется, Казимир что-то заметил, потому что тут же немного отстранился и удивленно заглянул мне в глаза.
– Я тоже тебя хочу, – сказала я и в тот же миг поняла, что говорю правду.
В следующую секунду распахнулась наша дверь и оттуда с голым торсом и в расстегнутых джинсах, сваливающихся с бедер, выскочил папа.
Казимир попятился на несколько шагов, а я осталась стоять, где была.
– Какого черта ты вытворяешь? – закричал папа по-французски, на бегу застегивая джинсы.
Я обернулась, ища взглядом Казимира, но тот уже шагал по направлению к усадьбе. Он исчез в тени деревьев, и я осталась стоять одна.
Так себе спасение вышло.
– Никакого, – сказала я.
Папа схватил меня за руку, ровно в том же месте, где оставил свои отметины Том, и потащил, нет,
– Ай! – вскрикнула я. – Мне больно!
Но папа не отпускал. Гравий на подъездной дорожке впивался в мои босые пятки, и я выронила лодочки, которые были у меня в свободной руке.
– Ты ведешь себя как шлюха, – прошипел он. – Понимаешь ты это или нет?
41
Теперь официально: я была шлюхой.
Это уже были не только догадки Тома, теперь так думали и папа, и Мария. Им стоило написать это у меня на лбу.
Каждый вечер для нас с папой теперь заканчивался ссорой. Мы сидели в кухне, Мария с Винсентом уходили наверх, но, зная Марию, подозреваю, что она стояла на площадке и слушала нас – слушала и наслаждалась тем, как папа меня отчитывал.