Казалось, что прошла целая вечность, но на самом деле весь путь к открытой воде не мог занять у нас больше пяти минут. Толстые куски льда покачивались на поверхности воды у края полыньи, сталкиваясь друг с другом и издавая глухой стук.
Том дотащил сани до нужного места, помедлил секунду, а затем изо всех сил толкнул их вперед. Сани беззвучно скользнули за кромку льда, перевернулись, а затем исчезли под толщей черной воды. Вода забурлила вокруг, и пузырьки воздуха стали подниматься к поверхности, по которой расходились небольшие волны.
Тогда я видела девушку по имени Паола в последний раз.
46
Том то тащил, то подталкивал меня в сторону дома. Не помню, о чем я тогда думала и думала ли вообще, зато помню чувство, которое меня переполняло. Это было ощущение утраты, потери, неизбежности, как будто я понимала, что теперь уже ничего не исправить.
Когда мы добрели до моего дома, он грубо взял мое лицо в свои руки, сжав щеки, так что рана на губе вновь открылась и закровоточила.
– Ничего этого никогда не было! – отрезал он и грубо поцеловал меня в губы.
Рану немилосердно защипало, и я отпрянула назад.
Черную найковскую сумку, принадлежавшую Паоле, Том всю дорогу нес на плече, а теперь всучил мне в руки.
– А это – спрячь, – добавил он.
Я поставила сумку на землю.
– Я позвоню в полицию, – сказала я. – Расскажу, что случилось.
Том коротко рассмеялся.
– Ни черта ты не сделаешь.
– Ты за меня не решаешь.
Снова смех.
– Да звони, черт с тобой. Только предупреждаю, чтоб ты знала – я буду все отрицать. – Том ненадолго замолчал, а потом опять заговорил. – Насколько я понимаю, свидетелей нет. А кто поверит тебе? Всем известно, что ты куришь траву. Всем известно, что ты маленькая предательская сучка, охотница за миллионами, которая вешается на Казимира. Я скажу, что ты вернулась в усадьбу. Что ты ревновала Казимира к Паоле, потому что тот на нее запал. И Харольд, конечно, подтвердит, что видел тебя у воды. Он презирает тебя, ты же знаешь? Тебя и всех прочих чурок.
И с этим он ушел, растворившись в зимней ночи. Было только слышно, как хрустел снег у него под ногами, пока он не скрылся за деревьями.
Когда я вошла в темную прихожую, дома все было тихо и привычно. Маленькие ботинки Винсента аккуратно стояли в ряд, уродские шали Марии висели на крючках, папины кроссовки валялись у двери, из одной торчал носок.
Да, все было ровно как всегда, но тем не менее что-то изменилось, потому что после того, что случилось, ничто и никогда уже не могло быть как прежде.