Мама вынимает из шкафчика сумочку, а из нее коричневый конверт, обклеенный липкой летой так, что бумага едва видна. Пальцами исследую содержимое. Один листочек, не больше. Мама просит, чтобы немедленно спрятал этот конверт и никому его не показывал. В другой ситуации ее напыщенная секретность была бы комичной.
Еще она просит, чтобы я пока что в конверт не заглядывал.
- Но береги его, сынок, как здоровье, как зеницу ока.
Мне разрешается открыть его лишь тогда, когда мама умрет.
Я такой возможности не допускаю. Мама смеется над моим упорством и дополнительно описывает свой замысел. Как только я вернусь, сразу же прячу конверт. И не говорю о нем ни Кларе, ни Олафу.
Открою его только в случае ее смерти, повторяет она, и не сразу, но только лишь тогда, когда почувствую себя паршиво.
Спрашиваю, что такого, собственно, могло бы произойти, а в памяти у меня русский, что пришел в "Фернандо", и собственный пост, который и начал эти неприятности. Она допытывается, я прошу ее не играть со мной таким вот образом. Она старая и напуганная.
Говорит, что содержимое конверта спасет меня и мою семью. Это в случае чего.
- Ну ладно, иди уже, семейство ждет. Будьте с Кларой добры друг к другу.
Я целую маму, засовываюсь в машину с конвертом во внутреннем кармане куртки и обещаю себе, что суну нос в средину, как только все дома заснут.
Вечером ложусь в кровать, жду, когда заснет Клара, встаю и начинаю писать.
Конверт лежит на письменном столе до рассвета. У меня нет сил его открыть.
НОЧЬ ДЕВЯТАЯ – 1973-1975 ГОДЫ
Четвертый четверг октября 2017 года
Привет, Дастин.
Я знаю, что состояние Хелены серьезное, хотя, я так думаю, что Твоя мать дотянет до ста лет.
Я боюсь Тебя. Того, что ты говоришь и того, как ты себя ведешь.
Ожидаю, что завтра, независимо от результата операции, ты обратишься к психиатру. Пусть он остудит тебя лекарствами, предложит какую-нибудь тропку спасения, а Ты пойдешь по ней. Я тебе помогу. Если нам нужно будет пойти на терапию вдвоем, пускай так и будет.