– Хорошо, мы это передадим, – говорил Гомзин, – но еще раз говорю, что Алексей Иваныч раздражен. Впрочем, я уверен, что теперь он снабдит нас достаточными полномочиями. Поэтому я посоветовал бы вам поспешить окончить это дело. Алексей Иваныч шутить не любит. Так вот, мы предлагаем вам взять письмо назад.
– Господа, я просил бы вас прекратить: ведь уж все сказано.
– В таком случае имею честь… – Гомзин церемонно раскланялся.
– Имею честь… – также церемонно повторил Оглоблин и вдруг прибавил: – А вы вашей рюмки так и не выпили? Распоясной-то? Вы, может быть, по утрам не употребляете этого крякуна? Я ведь также, но…
– Константин Степаныч! – строго позвал Гомзин.
Он стоял уже в дверях.
– Сейчас, сейчас. Но, видите ли, опохмелиться. Так уж я вашу хлобысну.
– Ну, однако, это черт знает что, – проворчал Гомзин. – Послушайте, Константин Степаныч!
Оглоблин придержал рюмку у рта.
– Ась? – откликнулся он.
– Ну, чего же один лакаешь, свинья! – энергично выругался Гомзин. – Налей и мне за компанию.
– Это дело, – похвалил Оглоблин.
Он налил Гомзину и поучительно сказал:
– Нет питья лучше воды, как перегонишь ее на хлебе.
Друзья выпили и закусывали. Шестов угрюмо смотрел на них.
– Хорошая брусника! – похвалил Оглоблин.
– Эге! – отозвался Гомзин.
Оглоблин опять обратился к Шестову:
– Право, оставили бы, голубчик. Эх, чего там задираться! Возьмите назад письмецо, – вот мы его с собой приволокли. Ась, возьмете?
Оглоблин ласково всовывал в руки Шестова письмо, которое вынул из кармана. Шестов молча отстранился.