В свое время не было в Карасяе никого, кто так быстро и умело вязал бы снопы, как Айхылу. Поверьте, не было.
Часа через два мать с дочерью далеко ушли вперед от своих соседок, Танхылу и Назифы, тоже опытных вязальщиц. На этом, казалось, можно было бы и успокоиться, но что-то необыкновенное делалось сегодня с дочерью. Она не оглядывалась ни на мать, ни на соседок, не глядела даже на солнце, которое припекало все сильнее и сильнее. Ее белый платок, завязанный на затылке, мелькал в море хлеба, как чайка среди прибрежных камышей.
Зифа потеряла счет минутам и снопам. Неистовая сила носила ее по полю. Пот, стекая с висков, разъедал глаза. Но руки не чувствовали усталости, поясница не ощущала боли.
Десять секунд нужно, чтобы связать сноп. Сколько же получается снопов за один час? А за весь день? Некогда считать. Чем больше, тем лучше.
Перерыв на обед сделали, лишь когда зной стал нестерпимым, от жары захватывало дыхание. Выпив один за другим три стакана холодного айрана, Зифа сразу заснула в тени крестца.
Айхылу не спала. Каждый раз, когда дочь озабоченно поднимала голову, мать мягко успокаивала ее:
— Поспи еще малость. Мы связали много, почти две нормы.
После обеда Зифа снова по-журавлиному носилась по полю, налетая на работу. Мать с трудом поспевала за ней.
Лобогрейка, стуча прикованными крыльями, кружила вокруг поля. Хайдар не первый год косил и должен сознаться, что никогда еще не видел такой азартной работы. Словно бес вселился в этих женщин!
В глубине души он гордился Зифой. Ему приятно было, что любимая старается ради него.
— Эй, Зифа, не торопись! — кричит он, придерживая лошадей. — Загонишь меня и бедных лошадок.
В ответ Зифа только махнула рукой, будто говоря: знай, мол, поторапливайся, иначе на пятки наступим. Вот будет смеху!
Солнце, как назло, не торопилось садиться. Постепенно росла неприязнь к нему. Какое же медлительное это солнце! Ему легко пройтись по небу. Небось у него поясница не болит и пот с него не льет в три ручья.
Руки покрылись царапинами, во рту пересохло. Теперь нет той легкости и грации в движениях Зифы, что были с утра. Солнце, пожалей девушку!
Первой сдалась Айхылу. Развязав фартук и стряхнув пыль, она сказала:
— Больше не могу и шагу ступить!
Пришло время и для Зифы. Выпрямилась, чтобы взглянуть вперед. Море ржи! Оно и рокочет, как настоящее море, издалека доносится стук лобогреек, где-то глухо ворчит трактор. «Наверно, у нефтяников», — подумала девушка, медленно опускаясь на землю.
Приятно лежать, растянувшись на еще не остывшей земле. Вот так, не шелохнувшись, лежать бы до утра, глядя в ночное небо. Она расстегнула платье, чтобы ощутить прохладу вечера.
Айхылу пошла за бригадиром. Лобогрейка перестала шуметь, постепенно затихало поле-море.
Недалеко от Зифы разговаривали женщины. Она узнала их по голосам. Неторопливый женский разговор вели матери двух парней — Бурана и Хайдара, двух близких ей людей. О чем же могут говорить матери? Конечно, о своих сыновьях и будущих невестках.