Тайна Богоматери. Истоки и история почитания Приснодевы Марии в первом тысячелетии
Успение Богоматери. Мозаика. 1143–51 гг. Капелла Марторана, Палермо, Италия
Праздник Успения Богородицы, вероятно, зародился в Иерусалиме. Как говорилось выше, уже в первой половине V века там существовал праздник в честь Богородицы, совершавшийся 15 августа, и он не был тематически связан с воспоминанием о Ее кончине. К концу VI века, однако, ситуация изменилась, и тот же самый праздник был перенесен на 13 августа, тогда как день 15 августа оказался сфокусирован на воспоминании преставления Богородицы. По всей видимости, появление торжества 15 августа было связано со строительством храма в Гефсимании в царствование императора Маврикия (об этом говорилось выше), а также со все возраставшим влиянием сказаний о смерти Богородицы[903].
В Константинополе праздник Успения, по свидетельству историка Никифора Каллиста, был введен при императоре Маврикии (582–602)[904]. В VII веке появляются проповеди Иоанна Фессалоникийского, Феотекна Ливийского и Модеста Иерусалимского, посвященные Успению Богородицы; в VIII веке — проповеди на этот праздник Андрея Критского, Германа Константинопольского и Иоанна Дамаскина[905].
Также при императоре Маврикии в 580 году было установлено еженедельное празднование в честь Богородицы во Влахернском храме в Константинополе[906]. А к началу VII столетия Константинополь, посвященный Деве Марии, получил неофициальное наименование Θεοτοκούπολις — «град Богородицы»[907].
Таким образом, можно говорить о том, что формирование основного круга Богородичных праздников завершилось к VII веку. Эти праздники были включены в церковный календарь на Востоке и Западе наряду с праздниками Господскими и днями памяти святых.
Церковная гимнография
VI–VII века в истории Церкви связаны с бурным развитием гимнографии. И это не случайно, поскольку появление новых праздников требовало новых молитв и песнопений. В настоящем разделе будет рассмотрено творчество двух выдающихся гимнографов — преподобного Романа Сладкопевца и преподобного Андрея Критского. Их влияние на дальнейшее развитие церковной гимнографии трудно переоценить. Велика была их роль и в создании корпуса Богородичных молитв и песнопений. В этой же главе будет рассмотрен Акафист Пресвятой Богородице, авторство которого многими учеными приписывается преподобному Роману Сладкопевцу, хотя точно установить его не представляется возможным.
Роман Сладкопевец
Легендарная личность византийского гимнографа VI века преподобного Романа Сладкопевца стоит у истоков создания годового круга богослужебной поэзии Православной Церкви. Уникальность Романа заключается в том, что, в одинаковой степени владея сирийским и греческим языками, в своем творчестве он сумел ассимилировать достижения семитской гимнографической традиции и перенести их на византийскую почву. Результатом этого явился своеобразный поэтический стиль, в котором переплелись элементы народной греческой поэзии и традиционных для сирийской поэзии жанров. Роман был знаком с творчеством Ефрема Сирина и многое заимствовал у него как в области поэтического мастерства, так и в плане развития отдельных литературных сюжетов и богословских тем[908].
Преподобный Роман родился в конце V века в западносирийском городе Эмеса[909]. Полагают, что он происходил из еврейской семьи и что его родным языком был сирийский[910]. Некоторое время Роман служил диаконом в Бейруте, однако в царствование императора Афанасия I (491–518) перебрался в Константинополь, где поселился при храме Пресвятой Богородицы «в Кировых»[911]. Там он получил широкую известность как составитель «кондаков» (kont£kia[912]) на греческом языке — метрических проповедей, состоявших из вступления (proo…mion) и нескольких строф (okoi[913]), каждая из которых оканчивалась рефреном. Роман скончался между 555 и 565 годами[914].
Преподобный Роман Сладкопевец. Фрагмент фрески. 1208–1209 гг. Монастырь Студеница, Сербия
В VI–VII веках кондаки преподобного Романа пользовались большой популярностью, однако начиная с VIII века их начали постепенно вытеснять из богослужения новые жанры литургического творчества, в частности каноны. Единственным произведением, написанным в жанре кондака и сохранившимся в православном богослужении целиком, является знаменитый «Акафист Пресвятой Богородице», автором которого некоторые ученые считают Романа[915].
Хотя основная часть поэтического наследия Романа не сохранилась в богослужении Православной Церкви, влияние этого поэта на формирование всего круга литургических текстов было решающим. Своими кондаками, посвященными различным датам церковного календаря, он как бы задал тон многим произведениям последующих поколений византийских гимнографов: в созданных ими канонах и стихирах разрабатываются те же темы, что и в кондаках Романа. И Андрей Критский (VII век), и Иоанн Дамаскин (VIII век), и Феофан Начертанный (IX век), и Симеон Метафраст (X век) находились под непосредственным влиянием Романа и делали поэтические переложения его кондаков[916]. Преподобного Романа Сладкопевца можно по праву считать отцом византийской церковной гимнографии.
Среди литературных источников, которыми пользовался Роман, помимо творений Ефрема Сирина, были сочинения Кирилла Иерусалимского, Василия Селевкийского, Иоанна Златоуста, Дорофея Газского и других византийских церковных писателей, а также произведения сирийских авторов[917]. Роман был знаком с «Диатессароном»[918]. Он пользовался также апокрифическим «Протоевангелием Иакова», влияние которого заметно, в частности, в кондаке «На Рождество Богородицы».
Использование Романом Сладкопевцем достаточно широкого круга источников, в том числе и апокрифических, объясняется отнюдь не тем, что он якобы «не был учителем богословия, от которого требовалась философская отточенность»[919], а тем, что далеко не все апокрифические евангелия были отвергнуты Церковью: многие из них, в том числе «Протоевангелие Иакова», ко времени жизни Романа стали неотъемлемой частью церковной традиции.
Вообще, мнение о том, что преподобный Роман не был богословом[920], нуждается в корректировке. Роман не был автором богословских трактатов, но был богословом в том же смысле, в каком богословом был Ефрем Сирин: для него богословствовать означало не «философствовать о Боге»[921], а воспевать Бога. И Ефрем Сирин, и Роман Сладкопевец полностью соответствовали классическому определению богослова: «Если ты богослов, то будешь молиться истинно, и если ты истинно молишься, то ты богослов»[922].
Одной из наиболее характерных особенностей кондаков Романа Сладкопевца является наличие в большинстве из них сюжетной линии, которая предполагает участие нескольких действующих лиц, вступающих в диалоги либо с автором, либо друг с другом. Создавая эти диалоги, Роман не ставит перед собой задачу воспроизвести исторические события в максимальном приближении к тому, как они в действительности могли происходить: скорее, он дает некое иконографическое воспроизведение этих событий, влагая в уста своих персонажей те слова, которые соответствуют богословскому содержанию описываемого события, а не те, которые этими персонажами были бы произнесены в реальной обстановке. В кондаках Романа все действующие лица той или иной драмы заведомо знают ее конечный итог; более того, отрицательные персонажи как бы сознают свою неправоту и своими словами лишь еще более ее подчеркивают.
Важную композиционную роль в кондаках преподобного Романа играют рефрены. Часто они не связаны напрямую с сюжетом кондака и выглядят искусственно «прилепленными» к отдельным икосам. Иногда общий тон рефрена прямо противоречит основному настроению кондака: у кондака на скорбную тему может быть радостный рефрен, и наоборот. Тем самым подчеркивается антиномический и парадоксальный характер сюжетов, которым посвящены кондаки, причем «один смысловой полюс философско-теологической антиномии локализуется в основном тексте, а другой — в рефрене»[923].
В своих кондаках Роман употреблял не античные стихотворные размеры, основанные на чередовании долгих и кратких гласных, а тонические, построенные на принципе чередования строк с повторяющимся количеством слогов и ударением в одних и тех же местах. Благодаря использованию тонических размеров литургическая поэзия была доступна простому народу[924], в отличие, например, от стихотворений святителя Григория Богослова, чтение которых оставалось уделом интеллектуальной элиты[925]. Примером тонического стихосложения может служить начальная строфа 40-го кондака Романа:
В приведенном тексте одинаковое количество слогов в первой и второй строке, а также в четвертой и пятой: ударения в этих строках тоже совпадают. Кроме того, мы встречаем здесь «гомеотелевт» (φθεγξάμενος — δωρούμενος) — созвучное окончание (прообраз современной рифмы), придающее стиху приподнятость, торжественность[927].