Золото

Завязался горячий спор. Староста приводил многочисленные факты открытий золотоносных ключей хищниками-золотоискателями. Отстаивал таежную вольную волю. Мишка утверждал другое: дикий быт на приисках рожден неорганизованностью производства. Вмешались артельцы, горой встали за свободу богатеть и подыхать с голода. Кто-то напомнил про уволенного смотрителя по милости какого-то дружка из ячейки. В голосах зазвучали недобрые нотки.

— Кому какое дело, сдохну я или буду жить себе на здоровье, — кричал староста, — но если достал, пофартило мне — я хозяин, а не ты. Что желаю, то и делаю. Свои кровные пропиваю. Рабочий человек должен себя благотворить или нет? Ты меня в нардом свой хочешь загнать, а я желаю на крышу влезть, возле трубы с бутылкой посидеть.

— Будешь членом союза — не полезешь. Сам не захочешь: стыдно будет. Не захочешь, я тебе говорю.

— Знаем мы вас. Золотники собрали на нардом, а где он, покажи!

Мишка разошелся. Надо было остановиться, но не мог отказаться от соблазна покрыть этих зазнавшихся людей.

— А кто убивает женщин, вот что вы мне скажите. Кто убивает? Вы Потому, что считаете — можно каждую купить за деньги. Заплатил — хозяин я, не подходи к ней!

Он провел ладонью по вспотевшему лбу и улыбнулся примирительно. В самом деле, разве так надо бороться со злом, которое сидит в корнях, а не в листьях? Будут другие условия жизни, и люди будут иными. Но тут произошло нечто неожиданное. Улыбка, видимо, была понята совсем иначе. Староста побледнел и плеснул из бокала в лицо Мишке спирт. Раздался хохот. Мишка утерся рукавом и серый от ярости впился взглядом в противника. Плечо старосты в ожидании удара напряженно выдвинулось вперед, как тяжелый щит. Сделалось тихо: что будет, если эти два богатыря схватятся за столом! Мишка почти осязал отчаянный размах своей руки и уже видел, как валится обидчик, но сдержал себя и только сказал:

— Вот ты и показал, какой ты есть культурный человек. Я не стану тебе отвечать, я большевик, а не шпана. Только помни: если ты подашь свой голос на прииске — перелетишь через Яблоновый, как вредный элемент. Точка.

Толкнул дверь ногой и, опасаясь нападения, боком вышел на улицу.

3

Деляну Мишка передал конторе, своих артельцев поставил на заготовку леса. Ребята до света поднимали возню в бараке: варили завтрак, собирались. Китайцы, разыскав в вершине сплотка подходящий строевой лес, поселились в тайге, чтобы не тратить времени на ходьбу. Мишка частенько навещал их и проводил с ними целые дни. В морозном воздухе шуршали, позванивая, пилы, удары топоров четко отдавались в тайге. Вершины сосен, подпиленных с двух сторон, вздрагивали, осыпали снегом шапки пильщиков и валились с грохотом, похожим на пушечный залп. Снег вздымался вверх. Работали с шутками, со смехом, не останавливаясь для закурки.

Деревья, пригодные для постройки, скупо ютились среди уродливой лиственницы, заполнившей тайгу от Яблонового хребта, поэтому жаль было каждое испорченное дерево, расщепленное или перебитое при валке. Ошкурованные сосны лежали там и сям на снегу и, как сытые чистые чушки, ждали, чтоб им почесали бока. В лесу невольно мечталось о том, как в суровой холодной и, прямо сказать, страшной тайге, — страшной людьми, которых она превращает в зверей, — скоро засияют огни не одного такого дома, какой строит он, Мишка, а многих, на каждом прииске…

Китайцы очень тщательно оглядывали дерево, прежде чем приступить к пилке. Брака почти не было. Они всегда встречали «хозяина» какой-нибудь просьбой.

— Точи надо, точи давай.

— Принес «точи», — Мишка опускал руку в карман, доставал новые напильники. — Вчера еще положил, чтобы не забыть.

— Кушай нада.

— Ну, а уж насчет «кушай» сами знаете, что могу, то делаю. Рву везде.

Мишка всеми правдами и неправдами добывал муку, крупу и масло, но вполне удовлетворить рабочих при всем желании не мог. Недостаток питания сказывался на выработке. Теперь особенно приходилось задумываться о снабжении, предстояла самая тяжелая работа: подноска заготовленного леса к сплотку по тайге, засоренной буреломом, каменными развалинами, снегом. Мишка знал хорошо, что это значит, когда кто-нибудь из несущих — особенно задние, оступившись или обессилев, вдруг роняют конец, а передние не успели сбросить с плеча. Только кости трещат…

Бывая на заготовке леса. Мишка часто брал топор и обрубал сучья с поваленных великанов-сосен. Топор резал дерево, как бритва волос. Одним ударом Мишка смахивал сук толщиной в руку. Однажды, оставшись без дела, с нетерпением поджидая новую жертву — стройную мачтовую сосну, он загляделся на кудрявую ее вершину, соображая, какой конец отойдет в сучья. Ее уже подпилили с обеих сторон, но она не падала. Наконец, вершина дрогнула, словно сосна раздумывала, куда лечь, и стремительно понеслась к земле, описывая дугу. Раздался пронзительный крик. Мишка в испуге оглянулся — не задело ли кого, но двое пильщиков и подрубавший были налицо. Взглянул туда, куда со страхом смотрели другие, и сразу понял, в чем дело. В вершине только что упавшего дерева что-то ревело: ветви качались, трепетали. Оказывается, густая вершина ударила по берлоге, оглушила и ранила медведя.

Зверь выбрался из ветвей и побежал по склону сопки вниз. Теперь ясно было видно, как он велик, грузно переваливался через валежник, барахтался в ямах, засыпанных снегом, тыкался мордой в препятствия, тряс головой, словно пытался сбросить с глаз помеху, Мишка бежал ему наперерез и кричал: