Вдруг выпал снег. Год любви

22
18
20
22
24
26
28
30

— Вот спасибо, — Онисим протянул руку за кружкой. Ногти у него были обкусанные и грязные.

20

Я очень серьезно полагал, что наступившее воскресенье будет моим последним воскресеньем в этом городе. На следующей неделе, не позже чем в пятницу, я собирался отбыть к теплым черноморским берегам независимо от того, найдется в земле банка Онисима или нет. Место, где, по расчетам старца, лежали его сокровища, практически было расчищено. Оставался лишь один штабель недорогих разносортных дров, которые я намеревался переложить на телеги самое позднее во вторник.

Значит, в среду нужно будет выпить со сторожем и, пока он станет сладко отсыпаться, прощупать лопатой землю. Вдруг да обнаружится та драгоценная банка — судьба старца, голубая мечта, надежда.

Онисим с утра ушел на рынок. День начинался не сырой, но ветреный. Трепыхались ветки, летели листья, пахло поздними яблоками, которые местные жители называли «черкесский розмарин». Яблоки отличались розовым боком, удлиненностью формы, сочностью, сладостью. Высокое дерево, не раскидистое, а скорее конусообразное, росло у деда Антона прямо за окнами. По утрам сбитые за ночь ветром яблоки усыпали землю заодно с листьями.

Дед Антон разделывал яблоки на терке, охотно ел эту быстро темнеющую кашицу с хлебом.

— Тебе не надо, — говорил он мне. — У тебя зубы крепкие… Кусай яблоко, хрумти, радуйся.

Онисим же предпочитал яблоки с чаем. Он резал их на тонкие дольки, складывал в кружку, заливал кипятком. Пил, причмокивая, как и ел.

— Жадный он, — говорил дед Антон. — На чемодан позарился. А ведь за чемодан и жизни могли лишить… Ты, тезка, расставайся с ним. Гусь свинье не товарищ…

— Сам знаю. Только учили меня умные люди, что начатое дело надо доводить до конца.

— Ежели дело доброе, тогда другой момент. Тогда надо…

Я не очень был уверен, что дело мое и старца доброе. Но и зла в нем, честно говоря, тоже не видел. Дело как дело. Человек положил банку на хранение, теперь хочет взять… Это же не клад, случайно найденный, который по закону нужно сдать государству. Мало ли кто чего в войну прятал.

На нашей улице соседи Хмельницкие, когда уезжали, зарыли в подвале посуду фарфоровую, хрусталь, ножи, вилки большой ценности — старинные. Зарыли кастрюли, сковородки и даже кровать никелированную. В сорок втором, в ноябре, как раз под праздники, попала в их дом бомба — небольшая, кассетная. Немцы такие бомбы, как горох, разбрасывали. Разнесла бомба дом — развалины, в общем, остались. Четыре года на них лопухи и полынь росли. А в сорок седьмом Хмельницкие из эвакуации вернулись. За лопаты — и все выкопали. Самое интересное, что ни фарфор, ни хрусталь в земле не пострадали. Кровать заржавела. А что делать? Сырости у нас много. Весной дожди, осенью дожди, зимой дожди. Снег один раз в пять лет выпадает…

Онисим принес с базара шляпу — велюровую, цвета «кофе с молоком». Я онемел от удивления. Дед Антон цокнул языком и тут же подсказал:

— Дряпа купить надо. Дряпа…

Онисим ответил без улыбки, но и без злости, собрав морщинки у глаз:

— На драп ныне кишка слаба. — Подумал, добавил спокойно: — Драп тоже будет. Обязательно…

— Ты померяй, — посоветовал я. — Брось взгляд в зеркало. Может, у тебя уши торчат.

— То есть как торчат? — забеспокоился Онисим.

— Натурально, — пояснил я. — Уши должны убираться в шляпу.

— Шляпа не шапка, — ответил Онисим и подошел к зеркалу. — Да и уши у меня совсем маленькие.