…Онисим сидел на скамье. Без порток, но в гимнастерке и шапке. Парил ноги в старом грязноватом тазу. Деда Антона не было: он нынче дежурил.
— Хлопай в ладоши, старец, — сказал я. — Раздирай глотку в песне.
— Чтой-то? — настороженно спросил Онисим, быстро вынул ноги из тазика и принялся растирать их мешковиной.
— Добрался я наконец до штабеля. Целый «студебеккер» дубовых бревнышек отгрузил.
— Много осталось?
— Осталось, — заверил я. — Но сам понимаешь: лиха беда начало.
Распотешился Онисим. Ударил шапкой о пол, топнул ногой, круто согнув ее в колене. На старую клеенку в потеках от чая, на сухие хлебные крошки полетели мятые трешки и рубли.
— Эх! И поживем же мы с тобой, Антон! Тащи-ка поллитруху.
За окном, перечеркнутый крестовиной рамы, грустно горел закат, яркий, как сок раздавленной малины. Сумрак терся о стекло, дышал сыростью. Огородами к реке подступал туман, еще прозрачный и редкий.
Я неторопливо пересчитал деньги.
— Нужно добавить, — сказал. — На хлеб и колбасу…
— Добавляй, добавляй, — покладисто разрешил Онисим. Лицо его по-прежнему оставалось счастливым, помолодевшим.
— Только без фокусов, — сдержанно попросил я. — Сам знаешь, у меня третий день ни копейки.
Я не собирался делиться двадцатипятирублевкой.
— Да-а, — озаботился Онисим, почесал затылок. Лицо его вдруг приняло обычное выражение.
— Не придуряйся, старец, — сказал я.
— Ладно, — вздохнул он, вынимая из кармана гимнастерки червонец. — Гулять так гулять…
Боевое донесение:
«К 2.00 23.4.1945 г., штадив 118.
1. В 15.00 22.4.1945 г. части дивизии из р-на Добристро — Дрохов выступили на марш по маршруту: Залльгаст, Лихтерфельд, Лугау, Кирххайны.