— О, да! — Она сделала паузу, возможно раздумывая, как доходчивее объяснить мне значение непонятного слова. — Суплес — это гибкость тела, одно из непременных условий для занятия акробатикой… Потом я увлекалась воздушной гимнастикой. Подготовила номер на корд де парель. Это такой вертикальный канат, туго натянутый. Красиво смотрится.
Аккордеонист теперь играл не танго. Из-за стола поднялись еще двое мужчин: один высокий и худой, с лошадиным лицом, в двубортном пиджаке черного цвета, застегнутом на все пуговицы; другой широкоплечий, тоже высокий, но в плаще нараспашку, длинном и сером, в мятой кепке козырьком назад. Они стали притопывать в такт новой музыке, а их друзья хлопать в ладоши и напевать:
— У меня открывались хорошие перспективы. Я работала сезон в цирке на Цветном бульваре. Для дебютантки это больше чем успех. Это просто счастье. Но потом у меня вышел разлад с мужем. Я стала страдать бессонницей и однажды на тренировке, буквально, как говорят, на пустом месте, упала и повредила позвоночник… Четыре месяца тоски в клинике. И приговор врачей — жить можно, рожать можно, танцевать можно. Заниматься воздушной гимнастикой — нельзя.
— Что же вы теперь собираетесь делать?
— Разводиться с мужем.
— Ваш муж был цирковым артистом?
— Да. Он был велофигурист. Попал в группу новеньких. Им ассистировала одна девица, знаменитая тем, что никому из новеньких не отказывала…
— Это еще не причина для развода, — сказал я.
Она удивилась:
— То есть как?
— Сами знаете. Изменили бы ему раз в десять больше — и квиты.
Надя засмеялась несколько настороженно. Сказала:
— Так бы мы далеко зашли. А работа в цирке требует, между прочим, хорошей спортивной формы.
К ночи похолодало. Когда мы вышли из «метро», ветер дул не со стороны моря, как прежде, а с каменистого русла реки, шумевшей за железнодорожным вокзалом. Река делала там полупетлю, заворачивала вправо и впадала в море рядом с высоким молом.
В годы войны вдоль реки и на молу стояли зенитки, прикрывая порт, нефтебазу и нефтеперегонный завод. Зенитки стояли и на горах. Но здесь, вдоль реки, их было особенно много, потому что именно за этими объектами охотились немецкие летчики. Не было налета, чтобы немецкий самолет не взорвался и не рухнул в море. И если ветер дул по руслу реки с гор, город не чувствовал запаха гари, пороха, нефти. Ветер с гор всегда бывал прохладным и свежим…
…Мы остановились у подъезда Нади Шакун. Я ощущал усталость, и мне хотелось скорее к себе, на нашу высокую улицу. Но Надя молчала, не прощалась, и я подумал, что, наверное, нужно поцеловать ее, как это принято. Но, с другой стороны, я помнил, что у нее есть муж, с которым она не развелась, и подъезд для нее пройденный этап. И еще — она интеллигентная женщина. Старше меня по возрасту, к тому же дочь уважаемого большого человека. Это Жанне можно было сказать:
— Пойдем к тебе, я хочу спать.
А перед Надей Шакун я стоял немой, как рыба, и тупо смотрел в темноту на точку далекого фонаря, раскачивающегося маятником.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказала вдруг Надя, перейдя на «ты».
Будь светло, она непременно заметила бы, что я смутился.