Я накрылся, но руки она не убрала. Перебирала пальцами чуть заметно: то ли нервничала, то ли хотела успокоить меня.
— Занимать деньги не следовало, — проговорила она. — А тем более писать расписку.
— Я думал отыграться.
— Наивный мальчик, — сказала она с сожалением, глядя мне в глаза пристально-пристально. — Вначале тебе дали выиграть, потом все забрали, потом навязали долг. Это игровой прием, старый, как опач.
— Что такое опач? — спросил я.
— Из клоунады. Ложная пощечина.
Окно розовело. С улицы доносился звон пилы, воркование голубей…
— Пустое стремление к показному, сценические действия, — Станислав Любомирович, дирижируя вытянутым пальцем, пересказывал Марка Аврелия, — стада, отары, бой на копьях, щенятам брошенная косточка, крошки для кормления рыб, муравьи, надрывающиеся при переноске тяжестей, беготня испуганных мышей, марионетки на веревочках! И вот нужно среди всего этого выстоять, не теряя ровного настроения и не морщась. Притом надо учитывать, что каждый стоит столько, сколько стоит то, о чем он хлопочет.
— Кто такой Марк Аврелий? — спросил я, продемонстрировав широту и разносторонность своих знаний.
— Философ-стоик и между делом римский император.
— Вот бы мне родиться императором, — помечтал я.
— Относительная удача, — Домбровский наклонился, чтобы взять чурку и бросить ее в печь. — Сколько их было казнено, сколько убито или отравлено. Властелин — это не просто профессия, это синтез многих профессий и талантов. И, конечно, это еще и характер. Можно быть хорошим, но бесхарактерным поэтом, композитором, инженером, врачом. Бесхарактерный властелин — это катастрофа…
— Ты к власти и должностям не стремись, — учил меня старец Онисим. — Ты в сторонке бугорочек выбери, чтобы тебя не растоптали. И наблюдай, наблюдай. Жди своей выгоды, своего часа…
— Всю жизнь прождать можно, — не соглашался я.
— Как бог пошлет. — Помнится, Онисим отчаянно зевал, прикрывая рот ладонью. — Сам знаешь, человек я неверующий. Но все, Антон, на земле от бога…
Пламя лизнуло чурку не сразу. Верткий беловатый дымок заюлил внизу, ища, быть может, дорогу кверху, потом расплясался вдоль чурки, обнимая ее. Она зашипела, обиженная, и прозрачные капли, точно слезы, выступили у нее на срезе.
— «Каждый стоит столько, сколько стоит то, о чем он хлопочет», — повторил я.
Домбровский сказал:
— Надеюсь, ты понимаешь значение глагола «хлопочет» в данном контексте. Будь я переводчиком, я бы записал эту фразу так: «Каждый стоит столько, сколько стоит то, к чему он стремится».
Я ехал на велосипеде. Это было больше года назад, веселым майским утром, когда город был заметен сиренью и молодой зеленью, огромными сугробами цветов, вздымавшимися в садах. Небо походило на тонкий лед, голубой и прозрачный. И прохлада была бодрящей, точно зимой.
ebooksa