…Выйдя из кабинета командира полка, Прокопыч долго не мог попасть в рукава шинели, чем страшно удивил дежурного по части.
Когда начальник штаба, розовенький и круглый подполковник Пшеничный, направляясь к Матвееву, шепотом спросил у дежурного:
— Как сам?
— Лютует… — так же шепотом ответил капитан.
— …На погоду, — сострил никогда не унывающий Пшеничный. Приосанился и открыл дверь кабинета.
Дежурный нажал кнопку селектора. Сказал:
— Командирам батальонов, распоряжение командира полка. К 18.00 обеспечить явку личного состава в клуб части. На лекцию. Лектор из округа. Тема будет объявлена на месте.
Из передовой статьи окружной газеты:
На столе аппетитным паром исходила картошка, в миске лежали соленые грибы, не какие-нибудь там купленные в магазине, вкусом напоминающие уксус, а настоящие, собранные собственными руками в здешних роскошных лесах да и засоленные по рецептам, коих не найдешь в самой мудрой поваренной книге.
Майя, тоненькая, с виду совсем молоденькая, девчонка девчонкой, хотя замужем третий год, с ехидцей смотрит на своего усталого супруга, уже успевшего вымыть руки и теперь с вожделением глядящего на уставленный едой стол. Одно утешение, что Любомир сидит в обожаемом им югославском кресле, в мягком, на колесиках. Кресло почему-то некомплектным попало в местный военторг, поэтому никто из высокого начальства на него не польстился, и завмаг, которому Любомир оказывал массу услуг по плотницкой части, великодушно продал кресло Любомиру.
Кресло нравилось и Майе. А когда к ним приехала сестра Любомира Маринка, кресло стали разыгрывать в лотерею. К досаде женщин, фортуна чаще всего отдавала предпочтение Любомиру. И тогда до поздней ночи он читал в нем свои любимые детективы.
— Третий вечер подряд Маринка опаздывает к ужину, — раздраженно, хотя и негромко сказала Майя. — Это мне надоело.
— Скорее всего у нее срочная работа, — спокойно ответил Любомир.
— Кроме пилы, рубанка и детективов, ты больше ничем не интересуешься, — досадливо морщась и делаясь некрасивой, объявила жена.
— Вот и неправда. — Кинув взгляд на стол, Любомир облизал губы. — Еще я интересуюсь картошкой, грибами, телевизором… И самое главное — тобой.
— В это я вообще не верю, — убежденно сказала Майя и повернулась к окну. Она стала смотреть в него, будто там что-то было видно. Но за окном была чернота. Даже огни гарнизона прятались по другую сторону дома. Окно их комнаты выходило в глухой лес, и лес гудел под ветром. Был случай — медведь заглядывал в окно. Но медведя видела только Майя. А Любомир не видел. И считал, что это ей просто почудилось спросонья.
— Если бы не ты, — решив положить конец спору, произнес Любомир, — я бы ни за какие коврижки не остался в этой дыре.
Но именно в последних словах он допустил грубую тактическую ошибку, потому что в меркантильном вопросе о «коврижках» Майя имела свои собственные убеждения. И считала, что, хотя Любомир и вольнонаемный, однако о «коврижках» должен был позаботиться особо. Во всяком случае, они обязаны были выразиться в отдельной квартире, с отдельным входом и участком, как у приличных людей, потому что Любомир был и плотником и столяром — высоким мастером своего дела. И уже успел настроить здесь черт знает сколько квартир, а сам перебивался в четырнадцатиметровой комнате, с тремя соседями на кухне и с родной сестрой, спавшей на раскладушке, упирающейся в телевизор. Майя где-то слышала, что телевизоры иногда взрываются, и была убеждена, что рано или поздно такое случится и у них.
— Это верно, подобных дураков мало, — не поворачиваясь, отрезала Майя, — пусть бы твой осел Ерофеенко, который уговаривал тебя, как сваха, или сам Матвеев, которому слово только одно стоит сказать, и мы получили бы квартиру в новом доме… Пусть бы они сами взяли рубанки да топоры и до кровавых мозолей повкалывали…