Я все скажу

В этот раз поэт припарковался неподалеку от Дома литераторов. Пока шел, вспоминал, каким притягательным было это место для него (и для многих!) в молодости, в советские времена. Как впервые его привели туда старшие товарищи году в восемьдесят восьмом. С какой гордостью он стал ходить туда, когда получил корочку Союза советских писателей, и как это все быстро кончилось вместе с закатом СССР и всей эпохи.

История перстня – глава десятая.

149 лет со времени его явления.

Февраль 1969 года.

Москва, СССР

Он не любил пить на людях.

Когда это начиналось, запирался на даче. Родные доставляли водку.

Запои были побегом от действительности, когда давление советской власти становилось совершенно невыносимым.

Но сейчас они пришли с парой членов редколлегии «Нового мира» в ЦДЛ – и он развязал здесь.

Ничего страшного: шофер на личной «Волге» проследит, отвезет на дачу. А то, что разнообразные братья-писатели, явившиеся в ресторацию, увидят его пьющим – все равно мирок узкий, и так все всё друг про друга знают. Разве что новость по Москве разлетится: Твардовский опять запил. Но не такая уж на самом деле и горячая будет новость. Скорее, привычная.

Те, кто с ним обедал сегодня и с кем он выпил по первой рюмке, уже ушли, и Александр Трифонович остался за столиком в одиночестве. К главному редактору «Нового мира», лауреату Ленинской премии и трех (бывших) Сталинских премий, трижды кавалеру ордена Ленина и автору «Тёркина» в ЦДЛ было отношение особое, и столик ему предоставляли один из лучших.

Сегодня утром, подчиняясь странному наитию, Твардовский взял из домашнего сейфа тот самый пушкинский перстень.

Тогда, в тридцать седьмом, вскоре после визита в общежитие на Стромынку державного гостя в безупречном пальто он отправился в ифлийскую библиотеку и пролистал подшивки «Правды» и «Известий» за несколько лет.

Он догадался – по виду, одежде и манерам своего гостя, – что тот, скорее всего, служит в НКВД, и не на последних должностях. И вот нашел в «Правде» фото: в мундире, с четырьмя ромбами и звездой на рукавах и петлицах – «т. Агранов, комиссар госбезопасности I ранга».

Кольцо, якобы пушкинское, Твардовский тоже в библиотеке ИФЛИ изучил. Выходило по фотографиям и описаниям, что оно – то самое, принадлежавшее когда-то «солнцу русской поэзии». И судьбу его официальную проследил – вплоть до покражи из Лицейского музея.

А дальше никаких сведений не имелось. О том, что оно принадлежало Блоку и тем более Маяковскому (как утверждал Агранов), ничего не говорилось.

Про дальнейшую судьбу Агранова в тогдашних газетах не писали. Но в тридцать восьмом году стали шептаться, что его взяли и, скорее всего, шлепнули. И у Александра Трифоновича появился искус: выбросить подарок от греха подальше.

Но как его можно было связать с арестованным? Разве что кто-то из парней, которые в общежитии на Стромынке стали свидетелями того визита, вспомнит и донесет – но прошло уже полтора года. Да и выкидывать столь знаменитую печатку было откровенно жаль.

Так и сохранил он кольцо, пронес через две войны (Финскую и Великую Отечественную) и все перипетии послевоенного времени.

И теперь порою думал: а выдержал ли он сам испытание печаткой? Смог ли продолжить ту линию – от Пушкина, Тургенева, Блока?