«Обещал ведь, точно… Чего перед операцией не наобещаешь! Если бы Роман знал, какая судьба постигла его бедное сердце!»
— Так отдашь?
— Не сейчас, Роман, сейчас не могу. Ты ведь в курсе, что я начал основательно заниматься вопросом удлинения сроков сохранения органов, предназначенных для трансплантации. Одновременно изучаю возможности устранения дефектов у отторгнутых органов, проще говоря — пытаюсь их чинить. Твое сердце — у меня на эксперименте.
— Ладно, отдашь, когда надобность в нем отпадет… у тебя. Я подожду.
Нева была наполовину чистой ото льда. С Кировского моста вода виделась темно-синей, льдины — голубыми, с белым крошевом по краям, когда же свернули на набережную — вода почернела, а лед стал казаться сплошь белым. Неожиданно со дна реки — сперва слабо, потом все напористей — забили фонтаны. Разгоняемые струями, льдины, лениво покачиваясь, поплыли зигзагами; натыкаясь на струю главного фонтана — переворачивались кверху брюхом.
— Рановато нынче Каскад опробуют.
— Готовятся к столетию со дня первого пуска, боятся — не было бы осечки, как в прошлом году, когда трубу у Стрелки прорвало. Пока чинили-латали — полмесяца прошло, открытие начисто испортили.
Проехали Эрмитаж… Адмиралтейство… Выскочили на площадь Труда.
— Кто он… кем он был?
— Ты о ком?
— Ну, донор мой…
— Конструктор одного НИИ. Двадцать пять лет. Лыжами увлекался, разряд имел. Тебе в наследство отменное сердце досталось — тренированное.
Показалась Театральная площадь, до дому оставалось совсем немного.
— А что с ним?..
— На Невском электробус на остановке ожидал. У стены здания стоял. А на стене под карнизом — старинные лепные украшения. Ни с того ни с сего одно из них падает — прямо ему на голову. Перелом основания черепа. Врачи оказались бессильны…
— У него кто-нибудь… Ладно, об этом потом! Приехали. Ты подымешься?
— Один давай, один! Привыкай к самостоятельности! Серьезно, не могу — у меня визиты по начальству. Загляну вечером. Топай и помни мои наставления. Про лекарства не забывай.
— До вечера…
Обняв его в дверях, мама заплакала, и они с отцом долго не могли ее успокоить.
Первым позвонил известный музыкальный критик. Сказал, что — поинтересоваться у родителей Романа о его здоровье, отнюдь не надеясь застать дома самого, но было ясно — знал обо всем заранее. Немудрено: начинал он карьеру в амплуа журналиста, нюх имел соответствующий.