Рассказы о Джей-канале

Он аккуратно закрыл дверцы и, отойдя к окну, опустился на скамейку, потирая терпимо саднившую руку. Его охватило безразличие. Многое – всё – из того, что он делал здесь с тех пор, как ленточник сбил его, и что до сих пор было для него непреложно истинным и важным, вдруг потеряло в его глазах и смысл, и цель, и оправдание…

Почти девять месяцев он поднимал каждый день капсулу в воздух, чтобы вновь до крови и рвоты потом по ночам стучаться в Канал и не попадать. Его мозг, повреждённый во время той атаки, постепенно приходил в норму, с каждым разом ему удавалось всё глубже проникать за границу Канала, но никто не мог ему сказать, когда он сможет войти, и он летал каждый день. Он пробовал, давил в себе отчаяние и пробовал. Изо дня в день… Сначала под Щербатой, готовой взорваться в любую секунду, затем, когда все мыслимые сроки прошли, под Щербатой, существовавшей неизвестно, как, и потому – неизвестно, сколько ещё. Он не летал, кажется, всего день или два, когда Марина в первый раз не улетела отсюда, ему вдруг стало тогда неловко перед появившейся тут почти девочкой за свои, как казалось ему, судорожные попытки спастись. Потом понял, что это была глупость, и вновь летал изо дня в день. Зачем?.. Выгадывал дни?.. Он так долго жил в ожидании воя нейтринного детектора, что почти уже и не думал об этом, благо жизнь сама заполняла время между вылетами избавляющей тягостью повседневных забот. Многое на полста третьем, рассчитанное только на срок до предполагаемого взрыва, разрушалось, и ему приходилось раз за разом латать всё тем, что привозилось с Земли…

"Латать и летать…" – пришло ему вдруг в голову, и по странной прихоти сознания именно кричащая нелепость словосочетания вернула его к действительности.

Он посмотрел в окно. Ветер усиливался, и надо было идти ремонтировать зажим к завтрашнему вылету – позже можно было попросту не найти капсулу в круговерти песка и темноте и наутро он такие вещи не откладывал. Поднявшись, он достал ящик с инструментами, фонарь, надел респиратор, очки и вышел из поста.

Щербатая, начавшая уже расплываться в мутнеющем от песка воздухе, клонилась к закату. До того, как густая мгла поглотит всё вокруг, оставалось чуть более двух часов, и Левков заторопился к посадочной площадке…

Песок, разгоняясь над относительно ровным бетоном, цеплялся за стоявшего на краю площадки "дворника" и капсулу и падал вниз, образуя на них пологие склоны, словно размазывая их, пытаясь по-детски прилепить, как пластилиновые фигурки к дощечке…

Левков поспешно, чтобы не набрать внутрь песка, забрался в капсулу и закрыл за собой люк. Включив свет, он первым делом вытер следы крови с пульта и пола. Пятен было немного, по всей видимости, зажим сорвало уже на выходе. Покончив с этим, он принялся за кресло, делая всё неторопливо и тщательно, возможно, даже чуть более неторопливо и тщательно, чем это требовалось, однако, дел, кроме этого ремонта, на сегодня не оставалось, и хотелось как можно больше ближайших минут наполнить реальной, осязаемой целью…

Он почти закончил работу, когда сквозь стенки капсулы в кабину проник – Левков подумал "втёк" – протяжный и безнадежный рёв. Ревел, по-видимому, тот же умиравший за дюнами ленточник.

Левков просидел несколько секунд неподвижно, прислушиваясь, но было тихо, и он вернулся к работе. Рёв, однако, повторился, а потом ещё и ещё раз. Левков попытался сосредоточиться на ремонте и не смог. Торопливо закончив всё, он собрал инструменты и, выбравшись из капсулы, зашагал в сторону заката, туда, куда несло песок и где умирал ленточник.

Левков шагал, не зная, зачем. Он не мог помочь, он даже не знал наверняка, смерть ли это, страдание ли, но, однако же, было совершенно невозможно не идти на этот рёв…

Через сотню или полторы шагов с той стороны, куда он шёл, стал долетать рваный от противящегося ветра лай. Когда-то, в самом начале его пребывания здесь, услышав этот лай, Левков бросался вон из поста навстречу, пока не понял, что лаяли "кролики", небольшие зверьки, жившие на ленточниках. Все они лаяли совершенно одинаково, невероятно точно воспроизводя голос Тишки, крупного ньюфаундленда, бывшего у Левкова на Земле. Откуда-то они знали, как лаял Тишка…

Через несколько минут ходьбы, поднявшись по склону дюны, Левков увидел лежавшего внизу по другую сторону гребня ленточника. Зверь лежал неподвижно, должно быть, так, как рухнул, размешав в стороны скрученные ленты старой линялой кожи. Возле полуприкрытого фасеточного его глаза на морде сидел на задних лапках и, задрав вверх свою действительно похожую на кроличью мордочку, упоённо и радостно лаял "кролик". Было что-то жуткое в несоответствии густого лая мощного ньюфаундленда, каким был Тишка, и тщедушного костлявого тельца с непропорционально большой головой и лапками-щепочками, оканчивавшимися тонкими пальцами с круглыми, как набалдашнички у барабанных палочек, суставами. Остальные зверьки уже покинули ленточника, их следы, ясно видимые на противоположном склоне, уходили за гребень.

В отдалении, метрах в пятидесяти, на вершине соседней дюны, стояла пара ленточников, неподвижно и тупо глядя на умирающего. Они почти не обратили внимания на появившегося Левкова, лишь один из них чуть повёл в его сторону мордой, но так и не сумел увлечь в это движение глаза, по-прежнему смотревшие вниз, и отвернулся.

Ленточник внизу с трудом дышал. Избитые о дерево бока его поднимались резко и рывками, так, будто каждое такое движение давалось ему болью и перед каждым из них он вновь собирался с решимостью и силами. Он попытался поднять голову, заставив на секунду умолкнуть "кролика", – и не смог. Конвульсия побежала по его телу, чудовищный хвост его заелозил по песку так неистово и отчаянно, что Левков даже не понял в первое мгновение, кто завизжал до рези в ушах, "кролик"– ли, вцепившийся своими тощими лапками шерсть на теле ленточника, или визг этот, больше похожий на скрежет, был рождён яростным, но последним движением хвоста. Голова ленточника приподнялась – он будто пытался заглянуть за дюны, туда, где было дерево – и упала. Он затих, и песок, проносившимся до этого мимо, стал вдруг оседать на зверя, быстро – слишком быстро для ещё несильного ветра – занося труп.

И тут за спиной Левкова ударил гром. Обернувшись, он увидел, как начало ломаться и опадать Облако, висевшее над горизонтом. Трещины бежали по нему сверху вниз, и кусок за куском отваливались и падали куда-то за горизонт, сотрясая землю так, будто это были громадные мраморные глыбы…

Когда Левков вновь повернулся к зверю, тот уже был почти занесён, и последний кролик торопливо взбирался на четвереньках на соседнюю дюну, нелепо вертя в усердии и спешке тощим задом. Ленточников рядом уже не было… Стало тихо-тихо, только низко гудел усиливающийся ветер, цепляясь за гребни дюн, и нёс и нёс песок на мёртвого – Левков не сомневался, что зверь умер. И дюна, неподвижная до этого, вдруг тронулась под ногами Левкова и неслышно потекла к Ленточнику, словно торопясь завершить погребение…

Надвигалась ночь с её обычной песчаной метелью. Щербатая уже касалась своим мутным, сплюснутым в мареве краем гребней дальних дюн. Со стороны поста – по ветру – долетали лай и истошный визг "кроликов". На Полста_Третьей начиналась спрятанная от Щербатой ночная жизнь, в которой людям места не было. Левков заторопился домой, отворачивая лицо от шершавого, жёсткого ветра и уже с усилием преодолевая его всё более сильный напор. Щербатая светила сзади, и песчинки, летевшие в лицо, то и дело поблескивали багровым…

Когда Левков добрался до поста, Щербатая уже наполовину опустилась в дюны. Где-то рядом резко прозвучал крик какой-то ночной птицы. Уже закрывая за собой дверь, Левков случайно поднял глаза вверх и замер – что-то неуловимо изменилось в чёрном изломанном силуэте дерева над постом – оно перестало быть мёртвым. Левков, наверно, с полминуты стоял, веря и сомневаясь, затем, словно вырвавшись из чего-то, цепко державшего его, опрометью кинулся вверх по склону дюны. Поднявшись и притронувшись к стволу, он действительно ощутил под рукой влажную прохладную – живую – кожу и едва уловимые вибрации под ней. Дерево было живым.

Левков стоял, ничего не видя вокруг, не в силах унять дрожь, охватившую его тело, и сумятицу мыслей, заполнившую мозг.

Дерево ожило…