Кармилла

22
18
20
22
24
26
28
30

– Экипаж он оставляет здесь, сударь, а слуг нанимает от случая к случаю. В замке постоянно живет всего лишь один дворецкий. Как, должно быть, надоела госпоже графине такая жизнь, – заметил трактирщик.

«Ах, гнусный мошенник! – подумал я. – Надеется этими издевательствами вытянуть у бедняжки ее бриллианты. Несчастная графиня! Как тяжело ей живется со старым ревнивцем и вымогателем».

Произнеся про себя эту рыцарскую речь, я бросил взгляд на замок дамы моего сердца и тяжело вздохнул.

Каким я был глупцом! И все же, если быть честными перед самими собой, становимся ли мы с годами умнее? По моему убеждению, с возрастом меняются лишь владеющие нами иллюзии, мы же остаемся прежними безумцами.

– Ну что, Сен-Клер, – спросил я вошедшего слугу, – нашел себе постель?

– Да, сударь, на чердаке, среди пауков и – par ma foi![9] – кошек и сов. Но мы неплохо договорились. Vive la bagatelle![10]

– Вот не думал, что гостиница так переполнена.

– Тут поселились в основном слуги, чьим хозяевам посчастливилось найти себе пристанище в Версале.

– А что ты сам думаешь о «Парящем драконе»?

– Парящий дракон, сударь? Мерзкое огнедышащее чудовище! Если правду говорят в народе, то это сам дьявол! Клянусь верой Христовой, сударь, в этом доме творятся бесовские штучки!

– Ты о чем говоришь? О призраках?

– Нет, сударь, кое о чем похуже. Призраки – это пустяки. Говорят, люди тут исчезают и никогда не возвращаются – проваливаются под землю прямо на глазах у полудюжины свидетелей.

– Что ты говоришь, Сен-Клер? Расскажи же подробнее об этих чудесах.

– Рассказывают, сударь, что в этой гостинице жил шталмейстер покойного короля – если помните, сударь, ему отрубили голову во время революции. Так вот, император позволил этому шталмейстеру вернуться во Францию, он поселился здесь и прожил с месяц, а потом исчез из виду, как я говорил, прямо на глазах у полудюжины надежнейших свидетелей. А еще здесь жил русский дворянин, шести футов росту. Однажды он стоял посреди комнаты, внизу, и описывал друзьям последние минуты жизни Петра Великого. В одной руке он держал стакан eau de vie[11], в другой – tasse de cafe[12], почти допитую, и точно так же исчез из глаз. Это видели семеро господ, на слово которых можно положиться. На полу, где он стоял, остались лишь сапоги. Господин, сидевший справа, вдруг заметил, что держит в руках ту самую чашку кофе, а господин, что сидел слева, – стакан eau de vie…

– И в смятении выпил его, – закончил я.

– Этот стакан хранили три года среди самых памятных вещиц в доме, пока однажды кюре, беседовавший с мадемуазель Фидон в комнате экономки, случайно не разбил его. А о русском дворянине никогда больше не слыхивали. Parbleu! Надеюсь, когда настанет наш черед выезжать из «Парящего дракона», мы покинем его, как положено, через дверь. Мне, сударь, рассказал все это форейтор, что привез нас сюда.

– Ну, тогда это чистая правда! – рассмеялся я. Однако суровый вид из окна и мрачная обстановка комнаты мало-помалу начали вселять в меня тревогу; в душу закрадывалось предчувствие чего-то недоброго. Шутка моя прозвучала невесело.

Глава 12. Прорицатель

Трудно вообразить зрелище более яркое, чем костюмированный бал. Среди салонов и галерей, предоставленных в распоряжение веселящейся публики, выделялась своим великолепием Большая Зеркальная галерея, освещенная в честь праздника четырьмя тысячами восковых свечей, чьи отражения многократно повторялись в десятках зеркал. Длинные анфилады салонов были заполнены гостями в самых разнообразных костюмах. Ни одна комната не пустовала. Повсюду звучала музыка, звенел смех, мелькали яркие костюмы, вспыхивали бриллианты. Маскарад был организован так тщательно, что напоминал непринужденное уличное веселье. Никогда в жизни не бывал я на столь великолепном празднестве. Укрывшись за домино и маской, я беспечно бродил по залам, то присоединяясь к остроумной беседе, то подхватывая веселую песню, но в то же время внимательно смотрел по сторонам, дабы не пропустить моего друга в черном домино с белым крестом на груди.

Входя в двери, я, как и уговорился с маркизом, всякий раз останавливался, но его нигде не было.