Зима в Мадриде

22
18
20
22
24
26
28
30

— Нет. Никого. Совсем никого.

— Простите мне этот вопрос. Я, должно быть, показалась вам нахалкой. Вы, наверное, считаете, что испанские женщины не должны задавать такие вопросы.

— Я не против откровенных разговоров. — Гарри посмотрел в ее большие карие глаза. — На контрасте, в посольстве они вовсе не приняты. Пару недель назад я был на приеме у одного министра из правительства, его дочери исполнилось восемнадцать. Официоз был удушающий. Бедная девочка.

— Я из другой среды, — заметила София, выпустив клуб дыма.

— Да?

— Республиканской. Мой отец и его родители были республиканцами. Для богатых иностранцев Испания — это древние церкви, коррида и женщины в кружевных мантильях, но тут есть и совсем другие традиции. В моей семье к женщинам относились на равных. Меня растили в убеждении, что я ничем не хуже любого мужчины. По отношению к матери отец держался старомодных представлений, но у него, по крайней мере, хватало такта иногда их стыдиться.

— Чем он занимался?

— Работал на складе. По многу часов за гроши, как и я.

— Думаю, семья, с которой я познакомился, когда был здесь в тридцать первом, держалась тех же традиций. Хотя тогда я видел все под другим углом.

Он вспомнил рассказ Барбары про Кармелу и ее ослика.

— Вам, видно, нравились эти люди, — сказала София.

— Да, они были очень хорошие. — Гарри улыбнулся. — А ваши родные, они были социалисты?

София покачала головой:

— У нас были друзья-социалисты. И анархисты. И левые республиканцы. Но не все вступали в какую-нибудь партию. В партиях толковали про утопии, коммунистическую ли, анархическую, но большинство людей хотят только мира, хлеба на каждый день и уважения к себе. Разве не так?

— Так.

София подалась вперед, в упор глядя на Гарри:

— Вы не понимаете, что значил для таких людей, как мы, приход Республики. Мы вдруг стали значимы. Я получила место в медицинской школе. Мне приходилось учиться и работать в баре, но у всех было столько надежд, наконец настали перемены, появился шанс на достойную жизнь. — Она улыбнулась. — Простите, сеньор Бретт, что-то я разболталась. Мне не часто выпадает шанс поговорить о тех временах.

— Не извиняйтесь. Мне так легче понять.

— Понять — что?

— Испанию… — Он замялся. — Вас.