Зима в Мадриде

— Теперь тебе несколько недель не встать в строй, — хмыкнул комиссар. — И нам нужно будет тебя где-нибудь расквартировать, когда выйдешь из больницы.

— Друзья из Карабанчеля приютят меня.

Мужчина взглянул на него косо:

— Они в партии?

— Социалисты.

Комиссар снова хмыкнул.

— Как идут бои? — спросил Берни.

— Мы сдерживаем врага. Формируем бригаду из коммунистов, будет хоть там дисциплина.

Берни зашевелился на нарах, пытаясь согреть ноги. Рядом с ним Винсенте издавал во сне ужасные хлюпающие звуки. Берни вспомнил те несколько недель в Карабанчеле, когда он поправлялся после ранения. Попытки обратить Мера в коммунизм не увенчались успехом. Они заявили, что русские уничтожают Республику, говорят о сотрудничестве с прогрессивной буржуазией, а сами тем временем внедряют свою тайную полицию и шпионов. Берни сказал, что слухи о жестокости русских преувеличены и во время войны суровость необходима. Однако спорить с таким ветераном классовых войн, как Педро, а он участвовал в этой борьбе уже лет тридцать, было непросто. Иногда Берни начинал сомневаться во всем, что ему говорили про русских, но выбрасывал эти мысли из головы: они отвлекали, а в разгар сопротивления не следует терять ориентиры.

Однако сомнения вернулись холодной ночью в лагере. Тогда суровые люди были нужны, но если бы они победили, теперь у руля стояли бы такие, как Эстабло? Отец Эдуардо сказал, что марксизм — это ложная вера. Сам Берни никогда не понимал до конца сути диалектического материализма и знал, что многие коммунисты тоже ничего в этом не смыслят, доктрина была сложная. Но коммунизм — не вера; в противоположность католицизму он основан на глубоком понимании реальности, материального мира.

Берни ворочался на нарах. Он пытался не думать о Барбаре. Мысли о ней причиняли слишком сильную боль, но ее лицо до сих пор иногда вставало у него перед глазами. Воспоминания о Барбаре неизменно вызывали у него чувство вины. Он ее бросил. Берни представлял, что она вернулась в Англию или в Швейцарию и теперь живет в окружении фашистских государств. Бывало, он говорил, что она ничего не понимает, сегодня же задумался: а сам-то он много смыслит? Берни вызвал в памяти образ, которым давно стал успокаиваться, он часто делал так, когда не мог заснуть. Это была сцена из кинохроники, которую он видел в Лондоне: тракторы едут по бескрайним русским полям пшеницы, а за ними идут поющие работники и собирают скошенные колосья.

Глава 29

Рано утром Сэнди заехал за Гарри. Был холодный ясный день, солнце стояло низко на ярко-голубом небе. Сэнди вылез из своего «паккарда» и пожал Гарри руку. Он был в теплом пальто из верблюжьей шерсти и шелковом шарфе, смазанные маслом волосы блестели в солнечных лучах. Вид он имел довольный, ранний выезд явно взбодрил его.

— Фантастическое утро! — воскликнул Сэнди, глядя на небо. — Зимой такое бывает не часто.

Они ехали на северо-восток от Мадрида, поднимались в горы Гвадаррама.

— Не хочешь как-нибудь снова зайти к нам пообедать? — спросил Сэнди. — Только мы и Барбара. Она все еще немного не в духе. Я подумал, это подняло бы ей настроение.

— Было бы здорово. — Гарри сделал глубокий вдох. — Благодарю тебя за то, что берешь меня в дело.

— Не стоит, — покровительственно ответил Сэнди и улыбнулся.

Наконец добрались до перевала. Возвышавшиеся по сторонам от них горные вершины уже покрылись снегом. Потом начался спуск, они проехали вдоль голых коричневых полей, миновали Сеговию и повернули на запад, к Санта-Мария-ла-Реал. Машин было мало, сельская местность — тихая и пустынная. Картина напомнила Гарри день приезда, путь в Мадрид с Толхерстом.

Через час Сэнди свернул на пыльную грунтовую дорогу, которая петляла между низкими холмами.