— Налей, — кивнул старик и, покосившись на старуху, укоризненно глядящую на его стопку, быстро добавил: — Чуток налей, много-то мне нельзя.
Выпили, и старик с удовольствием заметил, как зять разом опрокинул в рот стопку, потом начал быстро и аккуратно черпать из тарелки суп, перед вторым выпил еще стопку и отодвинул ее.
— Может, еще? — сочувственно спросил старик.
— Все, — ответил зять, — хватит.
— Магазин-то у нас сегодня без перерыва, — подмигнул старик.
Старуха не выдержала.
— Ты уж думаешь, что все, как Борька твой, — обратилась она к старику.
— Ничего я не думаю и думать об нем не хочу, — отмахнулся старик, потом пояснил зятю: — Это племянник мой, иногда в субботу к нам из Волосова приезжает. На рыбалку.
— Тоже рыбак, — покачала головой старуха, — напьется с утра и весь день песни орет. Прямо слушать тошно. Хоть из дому беги.
— Руки у человека золотые, — вставил старик, — зарабатывает слава богу, мог бы жить по-человечески, все б иметь мог, а он… Кроме водки ни об чем заботы нет!
— А сейчас молодым вообще ничего не надо, — сердито сказала старуха, — лишь бы погулять. Это раньше все — дом, хозяйство…
— Вот-вот, — закивал старик, — я и говорю — одна гулянка в голове. Приедет, напьется, а потом еще приставать начнет, чтоб ему на пол-литра дали. А не дашь — чуть в драку не лезет, как только не обзовет… Я ему в прошлый раз утром, как он уезжал, так и сказал: «Знаешь что, Борис, чтоб ты к нам больше не приезжал. Видеть тебя не хотим больше. Вот так…» А то, честное слово, как приедет, так нам со старухой житья от него нет…
— Ну хватит об нем, о пьянице, — отрезала старуха.
Дослушав стариков, зять встал из-за стола, сел у порога, опять надел высокие, черные, из матовой толстой резины сапоги и вышел.
Старики за обед притомились. Кое-как дотащившись до постелей, они снова легли и начали дружно думать о пьянице Борьке, о том, как он, пьяный, каждый раз скандалы в доме устраивает, ни за что оскорбляет их, о том, что старик правильно сделал, что прогнал его, и он, слава богу, поэтому и не приехал сегодня…
Так лежали старики в согласном молчании, и оба одновременно подняли вверх глаза, когда в потемневшей горнице — будто кто-то снаружи накинул на избу темное покрывало — по низкому потолку раздались шаги. Шаги были тяжелые, размеренные, из одного угла, от печи, до другого, к иконе. И обратно. Потом шаги затихли и снова раздались, уже над головой старика, и тут, где доски потолка прогнулись, звучали совсем близко, громко и со скрипом. И снова замолкли, и опять прозвучали, уже над старухой.
Поводя глазами по потолку, старики сначала удивились: «Кто ж это там, наверху?», потом сообразили и стали ждать. Шаги исчезли где-то за печью, и тотчас дверь в горницу открылась и в угол прошел зять. Звякая рукомойником, он начал споласкивать руки.
— Чего ты там делал-то, на чердаке? — не выдержал старик.
Зять стряхнул с рук в раковину капли и, встав к старикам боком, принялся тщательно вытирать руки о повешенное у рукомойника полотенце.
— Крыша-то гнилая, — после молчания сказал он.