Халлар ни в чем не походил на Хасму. Если столица Яминии имела улицы, площади, здания, то священный город был сложным каменным лабиринтом. На освещении тут экономили, солнцешары встречались редко, а цверги ходили закутанными, прикрывая лица.
Кроме цвергов в Халларе оказалось множество гномов. Повсюду были эти низенькие, меньше даже кобольдов старички. Гномы седеют и покрываются морщинами уже к тридцати годам, но живут невероятно долго — целые тысячи лет.
Говорят, что гномы — любимый народ Гушима. Никто из подземных жителей не одарен так щедро долголетием и волшебной силой.
— Ваше величество, — низко склонился один из них, метя пол белой бородой. — Это в самом деле вы.
— Да, это в самом деле мы, — ответила вместо королевы принцесса. — Где комендант-городничий?!
— На вечерней службе, с его святейшеством. Вы можете дождаться его в комендатуре, вам подадут ужин. Или можете присоединиться к службе.
Цверги переглянулись. Набожных среди них не было. Но Халлар — резиденция понтифика, он даже не совсем часть Яминии. Если король прикажет одно, а понтифик — другое, далеко не факт, что Халлар исполнит именно королевскую волю.
— Мы посетим службу, — чуть дернула бородой принцесса. — Проведи нас к храму, гном.
— О, она не в храме, ваше высочество. Она у восточных ворот. Сегодня их черед пребывать раскрытыми.
— Раскрытыми?! — изумилась Остозилар. — Что это значит?!
— Увидите, — загадочно ответил гном, указуя путь.
Халлар, этот запертый со всех сторон город-сундук, имел четверо ворот — на все стороны света. Фырдуз и цверги прошли через северные, обращенные к Хасме. Сейчас же их провели путаницей туннелей к восточным — и те в самом деле оказались распахнуты настежь.
Но хобии даже не пытались в них ворваться. Шевеля усами, устремив хоботки кверху, они стояли как пришибленные. Иные опустились на колени. Кое-кто беззвучно шевелил губами — видно, молился.
А в воротах стоял коренастый низкорослый цверг в серых, покрытых пылью одеждах. В одной руке он держал каменный посох, в другой — очень маленькую, почти игрушечную кирку.
— …так реку я вам, и глас мой — глас Пещерника! — удивительно зычным голосом вещал он. — Глупцы, отчего не усвоить вам, что строить благороднее, чем ломать?! Труднее, но это добрый труд, истинный. Святой. Вот, кирка в руке моей — отчего мне не проломить ваши тупые бошки, ублюдки?! А я скажу вам отчего! Оттого, что я, мать вашу за бороду, пресвятый понтифик Гушима! И если я захочу проломить вам бошки, я не возьму кирку — я буду молиться Пещернику, чтобы он избавил мою голову от греховных мыслей! Отчего и вам не последовать моему примеру?! Бросайте оружие, расходитесь по домам! Чтобы я вас здесь не видел!
И кое-кто из хобиев в самом деле отбросили копья. Но этих тут же огрели дубинками десятники, начали орать, чтобы те подобрали оружие. А один даже поднял самострел — и спустил тетиву.
Болт ударил прямо в шею понтифика. Воткнулся в нее — и застрял.
Все застыли. Даже хобии ахнули от такого святотатства. Однако понтифик не погиб. Он раздраженно выдернул болт, прижал рану пальцами и провозгласил:
— Быть тебе червем безгласным, грешник. Ибо слов ты не понимаешь.
Хобий вздрогнул. Все вздрогнули. Фырдуз какую-то секунду думал, что десятник и правда превратится сейчас в червя.