Силверн называет психологическую устойчивость «чудесным термином для обозначения чего-то, что мы не понимаем». Разумеется, психологическая устойчивость является темой бесчисленного множества научных исследований с самыми разнообразными выводами. По опыту Силверн, подчас людям просто везет иметь характер, позволяющий впитать травмирующий опыт и взять его на вооружение в дальнейшей жизни.
Существует огромное разнообразие механизмов преодоления стресса, и некоторые из них подразумевают большее самоограничение по сравнению с остальными. Линдси была крепким орешком, маска уверенности в себе и неуступчивости сослужила ей хорошую службу в детстве, а затем постепенно слилась с ее истинным лицом. Вопрос состоял в том, насколько эта маска полезна ей сейчас – сверхнастороженность, неприятие поражения, боязнь показаться окружающим не вполне идеальной.
Силверн объяснила Линдси, что толстая броня может затруднять движение человека по жизненному пути, ограничивать его развитие узкими рамками. Она надеялась, что Линдси придет к готовности верить новым людям и снимать свою броню, когда это будет уместно.
Для этого Линдси придется научиться распознавать проявления посттравматического стресса в режиме реального времени – например, понимать, что вспылила в разговоре с подругой отчасти из-за только что увиденной в кино сцены изнасилования.
Наступил момент, когда Линдси решила рассказать психотерапевту о том, что произошло с ней после той вечеринки в восьмом классе, когда она провела ночь в гардеробной комнате. Сначала Линдси говорила туманно: «Ну, там у меня был один случай с мальчиками».
Силверн понимала, что торопить Линдси не стоит. Для начала ей нужно дать проработать все свое самобичевание.
Линдси обманула мать. Она пошла на вечеринку без разрешения. Значит, заслужила все, что потом случилось?
– Да ладно, ни в коем случае, – сказала Силверн.
Разве она не напрашивалась, чтобы ею попользовались?
– Нет, – сказала Силверн.
Может, от нее исходил какой-то призыв к сексу? Может быть она, как жертва насилия со стороны брата, извращенным образом приравнивала секс к привязанности? Просила об этом?
Нет, конечно нет.
Почему она вообще осталась в той гардеробной?
Потому что там с ней были трое ребят.
И тогда Силверн рискнула использовать то самое слово.
– Они тебя изнасиловали, – сказала она.
Линдси это не шокировало. Наоборот, ей стало легче. Человек назвал вещи своими именами.
Определенность в выражениях вернула Линдси к реальности. Сексуальное надругательство – это сексуальное надругательство. Изнасилование – это изнасилование. Она не могла сбежать из той гардеробной ровно по той же причине, по которой не смогла уйти от Джима из домика на склоне Маниту: потому что более сильные люди воспользовались ее доверием и превратили в свою жертву, заставив делать именно то, чего они хотели.
Затем последовало осторожное раскрытие подробностей. Раньше детали каждого из этих случаев находились под полным запретом, но теперь рассказ обо всех кошмарных частностях помогал Линдси вновь обретать контроль над собой. Эти подробности служили дополнительным подтверждением того, насколько неправильным было ее самобичевание. (Неправильным, хотя и понятным – детям бывает трудно прорабатывать травмы вне рамок собственного опыта, и они чаще всего винят самих себя.) Говорить об этом с Силверн, видеть перед собой небезразличного человека, способного замечать твои сильные стороны и уважать, даже зная, через что тебе пришлось пройти – это стало для Линдси чем-то прежде небывалым. Силверн сделала то, что не мог никто из родных Линдси: предоставила пространство, в котором она могла быть собой и регулярно выражать свои эмоции.
Разговор с психотерапевтом об изнасиловании в гардеробной оказался для Линдси шагом огромной важности. А еще он стал идеальной генеральной репетицией того, что должно было произойти дальше. Ей нужно поговорить с родными так же откровенно, как со своим психотерапевтом. Только на этот раз предметом обсуждения должен стать Джим.