Маргарет
Линдси
К моменту появления ученых из Национального института психиатрии и Денвера на улице Хидден-Вэлли Дональд был молчаливым и безучастным. Он толстел и становился неуклюжим. Он практически оставил попытки устроиться на работу и даже не разгуливал по окрестностям, как раньше. Дональд присоединялся к остальным членам семьи только когда наступало время поесть. Как бы ни было больно Мими видеть все это, но присутствие старшего сына в доме стало для нее подспорьем и в бытовом, и в более глубоком смысле: он ездил вместе с ней за продуктами и помогал по дому, и это придавало ей сил.
На протяжении семи лет Дональду удавалось не попадать в Пуэбло, ограничиваясь регулярными визитами в клинику Пайкс-Пик на инъекции антипсихотика тиоридазина и подавляющего мании литиевого препарата продленного действия литобида. Время от времени он пытался жить в пансионах, но каждый раз это продолжалось очень недолго. Во время одной из таких попыток накануне Рождества 1986 года он полностью развалился. В январе он в восьмой раз оказался в Пуэбло. Дональд отказывался отвечать на вопросы о семейном положении (неудачный брак с Джин по-прежнему довлел над ним) и постоянно цитировал Библию. Новым витком болезни стало то, что он твердил о каких-то литовцах, которые ищут его и хотят ему зла.
Дональд сказал сотрудникам больницы, что прекратил прием лекарств, потому что остановились его часы. Говоря о матери, он называл ее «женой отца». Дональд решил, что Мими не его настоящая мать, что его подменили в роддоме и что на самом деле он отпрыск осьминога. В ответ на настойчивые расспросы об отношениях с родными, Дональд рассказал, как поссорился с родителями из-за покупки машины. На вопрос о наличии у него водительских прав он сказал, что ему их выдали Златовласка и три медведя.
За несколько недель его состояние стабилизировали новыми медикаментами и вернули домой к Мими и Дону. В начале весны 1990 года Дональд, спокойно живший несколько лет в своей комнате, узнал, что Питер может вернуться к родителям после нескольких неудачных попыток жить самостоятельно. Он решил, что младший брат будет претендовать на его комнату, и решил действовать. Дональд стал названивать в сухопутные войска и ВВС с просьбами отправить его служить в Гренландию. Он объявил, что питаться будет не на кухне, а у себя в комнате. Потом он пошел на рынок, купил там тушку осьминога, принес к себе в комнату и оставил там тухнуть. Тут Мими заметила, что Дональд не ходит на прописанные ему инъекции галоперидола. Когда он отказался от приема проциклидина, родители отправили его обратно в Пуэбло.
«Мы с родителями просто не сошлись в материальных вопросах. Я не хочу жить под одной крышей с Питером», – заявил Дональд, прибыв в больницу.
Джим жил один и сидел на таблетках флуфеназина. Ослабленный многолетним приемом нейролептиков, тучный и болезненный, он выглядел человеком, страдающим депрессией. У него было слабое сердце и проблемы с дыханием, но вместе с тем его паранойя и бредовые фантазии окончательно не исчезли. Теперь Джим стал полным изгоем, но мать все же навещала его. Несмотря ни на что, он оставался одним из ее сыновей, а она никогда не смогла бы окончательно захлопнуть дверь перед любым из них. Девочки никогда не спрашивали о нем, а она старалась не упоминать его в разговорах.
Из всех больных братьев Джо вызывал у Маргарет и Линдси самую острую жалость. Какое-то время он жил вместе с Мэттом, а затем получил квартиру за счет государственной субсидии. Джо понимал, что у него видения. Он любил поразглагольствовать об истории Китая и о том, что в своей предыдущей жизни был китайцем, хотя и признавал, насколько все это странно. Однажды Джо с восторгом уставился в небо и сказал Линдси, что из розовых облаков китайский император обращается к нему по поводу его прошлой жизни. «У меня галлюцинация, – сказал он, сам себе не веря. – Разве тебе не понятно?»
Джо мог жить один в своей квартире, но оказался не способен обеспечивать себя. Поскольку пенсии по состоянию здоровья не хватало на покрытие расходов, он стал пользоваться кредитными карточками и набрал по ним такое количество долгов, что ему и жизни не хватило бы, чтобы расплатиться. С помощью Майкла он объявил себя банкротом. Майкл запретил Джо впредь оформлять кредитные карточки, но одну он все равно получил. Он сказал, что просто обязан иметь кредитку с изображением диких лошадей. Некогда худощавый и симпатичный, Джо ужасно располнел, и его тучность усугубляла даже самые мелкие проблемы. У него упало зрение и появился преддиабет. Потом начались примерно те же проблемы, что у Джима: боли в груди, делирий, стресс, паника. Однако, тем не менее, Джо сохранял свое чувство юмора, или его остатки. С Майклом он постоянно говорил о трансцендентной медитации и строил планы поездки в Индию. В нем по-прежнему сохранялись небольшие частички его личности. «Он мог как-то отделять себя от всего этого. Он был единственным, кто как бы говорил: “Я хочу, чтобы все это прекратилось”», – говорит Линдси.
Джо никогда не прекращал поддерживать связь с родными. Он присылал поздравления с днем рождения на открытках религиозной тематики и тратил непозволительные для себя деньги на подарки. Как-то раз одна из подросших дочерей Майкла пожаловалась на дороговизну учебников для колледжа. На Рождество в ее почтовом ящике появился конверт. В нем лежали пятьсот долларов и записка: «На учебники». Все согласились: так мог поступить единственный человек – Джо.
Мэтт считал, что его жизнь пошла наперекосяк в день, когда мать отправила его к психиатру после инцидента в доме Гэри. «В 1977 году она отвезла меня в медцентр Колорадского университета. Меня поместили в психиатрическое отделение, но это не делает меня душевнобольным», – сказал Мэтт однажды.
С возрастом Мэтт поседел сильнее, чем Джим, Джо или Дональд, но при этом сохранил длинные волосы и густую бороду, которые вкупе с неприветливым видом делали его похожим на байкера из «Ангелов ада». Закадычными друзьями Мэтта были ветераны вьетнамской войны и бездомные, которые, как и он сам, существовали на социальное пособие и жилищные субсидии. Врачи выяснили, что Мэтт чаще приторговывал прописанными ему лекарствами на улице, чем принимал их.
Он то и дело попадал в Пуэбло вплоть до 1986 года. Тогда врачи перевели его на клозапин. Практически после первого же приема Мэтт ощутил разницу. Он начал безукоризненно являться на все приемы к психиатрам. Он сказал родителям, что чувствует, будто приходит в себя после кошмарного сна. Мэтт больше не считал себя Полом Маккартни. Клозапин – атипичный нейролептик, действующий немного иначе, чем типичные, вроде аминазина. Он оказался полезен Дональду и Джо, но почти не действовал на Питера. «Если клозапин помогает пациенту, то различие между ним и другими лекарствами ощущается примерно так же, как между аспирином и опиоидными обезболивающими», – говорит главврач Пуэбло Альберт Синглтон.
Если в распоряжении Мэтта оказывалась машина, то он целыми днями разъезжал по делам своих друзей. Таким образом он ощущал себя полезным, и это действительно было так. Многие годы он работал волонтером в бесплатной столовой для бездомных ветеранов, куда приходили некоторые его друзья. Однажды Мэтт получил за это письменную благодарность от Управления по делам ветеранов. «Его поддерживает определенное чувство ответственности за других. Думаю, и всех нас тоже», – сказал брат Майкл.
Даже при более подходящем лекарстве Мэтт по-прежнему испытывал затяжные приступы жалости к самому себе с претензиями в адрес всех родных и правительства. На ежемесячных приемах в психиатрической клинике Пайкс-Пик он очень старался убедить врачей, что больше не нуждается в приеме медикаментов. Каждый месяц он оставался недоволен. Но, в отличие от Питера, который просто прекращал принимать лекарства, Мэтт в основном сетовал. Он был убежден, что весь мир состоит в заговоре против него, а семья бросила его на произвол судьбы. Чувство реальности вновь несколько отказывало ему только на пике недовольства. В такие моменты Мэтт мог приходить к убеждению, что его лечение не только не является необходимостью, но и влечет за собой множество событий.
«Чем дольше меня накачивают лекарствами, тем больше людей умирает. Вы новости-то смотрите? В четырех авиакатастрофах погибло четыреста восемьдесят человек. Восемь тысяч погибли при землетрясении в Гималаях. В Нигерии сто пятьдесят человек расстреляли. Двадцать два человека застрелено в церкви. Двадцать два человека погибли в авиакатастрофе. Хватит меня накачивать, иначе подобные события так и будут продолжаться».
«Я – пророк, о котором вы столько всего слышали!»
В ноябре 1985 года тощего как спичка двадцатипятилетнего Питера Гэлвина заметили проповедующим на улицах центральной части Колорадо-Спрингс. Спустя несколько дней полицейские снова наткнулись на него, на сей раз в раздраженном и враждебном состоянии. Когда они сказали, что скорее всего отправят его в больницу, Питер вышел из себя и пригрозил уничтожить любого, кто приблизится к нему. Один из полицейских это сделал, тогда Питер сказал, что порвет ему сонную артерию, и бросился в атаку.
Для Питера эта госпитализация в Пуэбло стала восьмой по счету. Он прибыл в озлобленном состоянии и отказался есть. Во время обследования сотрудники воочию убедились в разрывающих его противоречиях. «Пациента интересно наблюдать, – записал один из психиатров. – Он говорит, что будет принимать прописанные лекарства, а когда ему напоминают, что не так давно он отказался это делать, говорит: «Да, это действительно так». Как будто такая непоследовательность не имеет для него ни малейшего значения».