* * *
Линдси с матерью ехали в гости к Элинор Гриффит, одной из подруг Мими. Припарковавшись, они вышли из машины и, подойдя к входной двери, обнаружили, что Элинор еще нет дома.
Мать и дочь неожиданно оказались наедине. И дочь решилась заговорить.
Линдси уже стала более откровенной с Мими. Из университета она писала ей длинные письма с рассуждениями о жизни, родных и поразившей их болезни. Она писала о том, каково ей было расти под одной крышей с Дональдом, и о том, что никто не обращал внимания на ее страдания. Линдси рассказывала матери о состоянии ужаса, в котором пребывала все эти годы. Мими реагировала на это всегда одинаково. Она соглашалась с дочерью, после чего призывала ее оставить прошлое позади, простить и жить дальше, не забывая подчеркнуть, что есть те, кому еще хуже. Мими демонстрировала идеальный пример своей любимой уловки: изображала сочувствие дочери, на самом деле не придавая никакого значения ее опыту и полностью обесценивая его.
Так что Линдси, наверное, не стоило удивляться тому, что она услышала от матери в ответ на свой рассказ о том, что Джим насиловал ее бесчисленное количество раз на протяжении многих лет. Мими сказала, что в детском возрасте и с ней случилось то же самое.
Согласно официальной версии счастливого нью-йоркского детства Мими, отчим, художник Бен Сколник, был ее проводником в мир музыки и искусства. Так она сама рассказывала дочерям, друзьям и знакомым. Пока мать занималась своим пошивочным бизнесом на Манхэттене, отчим, как никто другой, помог ей научиться ценить культуру и искусство. Это действительно было так. Он ставил ей пластинки с музыкой Чайковского, а когда она лежала с растяжением лодыжки, предложил послушать «Кармен».
Однако правдой было и то, что Бен пил, а также то, что он кое-что позволял себе с Мими. Когда универмаг Lord&Taylor начал торговать расклешенными юбками производства матери Мими, та стала проводить большую часть будней в городе, чтобы успевать с поставками. Мими оставалась с отчимом, и именно тогда он и начал приставать к ней по ночам.
Мими намеренно не рассказывала детали, а Линдси не настаивала на них. Стало понятно одно: отчим растлевал свою падчерицу.
Услышав рассказ матери, Линдси начала лучше понимать некоторые нестыковки в ее историях о своем детстве. Ей стало понятно, почему распался брак матери Мими, почему после войны они с Беном разъехались. А еще Мими сообщила одну вещь, полностью изменившую представление Линдси о матери. Мими поделилась с дочерью, что в конце концов рассказала обо всем матери после того, как Бен начал приставать к ее сестренке Бетти.
Линдси имела представление о том, какого мужество потребовало такое признание от девочки – ведь ради спасения сестры она рисковала собственной репутацией. Если мать и вправду так поступила, значит, Линдси знает ее не настолько хорошо, как думает.
Этот разговор с Мими стал, наверное, одним из самых эмоционально сложных моментов в жизни Линдси. В какой-то мере она была ошарашена искренностью матери, и эта история заставила ее ощутить бо́льшую близость с ней, чем когда-либо прежде. Но в то же время Линдси почувствовала, что ей в чем-то отказывают – ее собственные несчастья в очередной раз отошли на задний план перед лицом несчастий других. Мими говорила о себе, как будто пропустив мимо ушей подробности сказанного Линдси о Джиме. А Линдси нуждалась в том, чтобы Мими стала на ее сторону, сказала, что Джим поступал с ней отвратительно.
Но Мими этого не сделала. Она никогда не заступалась за здорового ребенка перед больным и не собиралась делать это сейчас. Вместо того чтобы поддержать дочь, она заговорила о том, насколько психически нездоров Джим.
Лицо Линдси вспыхнуло. Она не считала шизофрению оправданием того, что делал с ней Джим. Никому из ученых или практикующих психиатров и в голову не пришло бы сказать, что психические нарушения Джима сделали его педофилом.
Однако Мими не желала разделять эти вещи. И хотя Линдси не рассчитывала на что-либо иное, она почувствовала мучительную обиду. Поочему матери так сложно проявить сочувствие к кому-то еще, кроме сыновей? Такое впечатление, что все ее сострадание отдано больным детям, а другим не осталось вообще ничего.
К этому моменту Линдси оказалась уже готова. Она сказала матери, что никогда не согласится находиться под одной крышей с братом.
* * *
Джима не должен было здесь находиться. Родители заверили Линдси, что он не придет.
Линдси гостила на Хидден-Вэлли. Она приехала к отцу с матерью на первый воскресный обед после долгого перерыва, последовавшего за тем разговором у дома Гриффитов. Кроме родителей, здесь присутствовал Джо, напичканный лекарствами, хмурый и, в отличие от других братьев, остро сознающий свое нездоровье. Тем вечером в доме Гэлвинов все было мирно и спокойно, пока не появился Джим.
Отец сразу же попросил его уйти. «Джим, тебе сюда не надо, пожалуйста, поезжай домой».
«Чего это мне сюда не надо?» – сказал Джим.