Врачи в Пуэбло решили, что Питер сможет предстать перед судом по обвинению в опасном посягательстве на жизнь и здоровье полицейского, как только его состояние стабилизируется. До этого момента его поместили в интернат CARES, который несколькими годами ранее отказал ему в приеме. За четыре дня Питер совершил четыре попытки побега. Он вылезал через одно и то же окно и приходил домой на улицу Хидден-Вэлли. Каждый раз Мими отвозила его обратно, но на следующий день он вновь появлялся на пороге.
После нескольких лет сомнений в диагнозе Питера врачи наконец-то прописали ему литий, исходя из того, что его симптомы больше похожи на биполярное расстройство. Однако лекарства эффективны только когда их принимают. Мими и Дону уже было трудно улаживать стычки между Питером и Дональдом. А теперь Питер еще и отказывался принимать и литий, и флуфеназин. По рассказу Мими, приведенному в одном из медицинских отчетов, он также «не ест и не пьет, лежит в кровати, не разговаривает, пристально смотрит на членов семьи и совершенно ни на что не реагирует. Исключение составляют периодические вспышки ярости. Мать полагает, что Питер пытается уморить себя голодом и жаждет смерти… Кроме того, перед Хэллоуином он поскандалил до рукоприкладства с одним из старших братьев». Это наверняка был Дональд, единственный, кто тоже жил дома. «Родители считают поведение Питера неминуемой угрозой, способной привести к катастрофе в любую минуту. Мать смертельно этим напугана».
Врачи действовали исходя из предположения – или, скорее, надежды, – что существует некая идеальная комбинация лекарств, способных вернуть Питера в более-менее управляемое состояние. На одном из совещаний в Пуэбло Мими сказала, что, по ее мнению, Питеру лучше всего помогает сочетание лития и флуфеназина, но Дон возразил, что его беспокоит тремор, который появляется от флуфеназина. Врачи предложили Питеру попробовать сочетать литий с другим лекарством под названием тегретол. Питер согласился, хотя врачам он казался по-прежнему раздражительным и даже параноидальным.
Питер сказал лечащему психиатру, что хочет писать книгу о своей жизни. Он говорил, что собирается в Тибет учиться боевым искусствам, что был распят и воскрес и что осенен кровью Христовой. Время от времени Питер принимался громко петь. «Я исцелен. Я здоров», – говорил он в мае 1986 года, оказавшись в Пуэбло в девятый раз. «Святой отец умастил меня и исцелил мое тело… Я верю, что, когда тебя умащают маслами, наступает покаяние и ты исцеляешься без медикаментов».
Через два месяца, в июле, он явился на прием с Библией в руке, хвастаясь, что накануне вечером обратил в христианство нескольких пациентов. Кроме того, Питер сказал, что понимает, что болен и что литий не дает ему становиться «слишком энергичным, работать по двадцать четыре часа на трех других моих работах». Без лития, по его словам, «пульс чересчур высокий».
Примерно в этот же период Питер прошел обследование, в ходе которого удалось узнать от него нечто новое, о чем он не говорил раньше. Начал Питер, по своему обыкновению, с дерзостей. На вопрос о семейном положении он ответил: «Я в разводе с Соединенными Штатами». На вопрос, проходил ли он какое-то профессиональное обучение, сказал: «Я же в Федерации состою», намекая на старую работу отца. На вопрос о наличии аллергий сообщил про литий и флуфеназин.
Затем последовали стандартные вопросы психиатров.
–
– Голос Бога. Он велит соблюдать заповеди и любить ближних.
–
– Ага, и попадись мне нож или ложка, я их проглочу. А однажды я принял целый флакон лития.
–
– Ага, самым разным людям.
–
– Да. В детстве надо мной надругался брат. Кто именно, я вам не скажу.
* * *
Оставшиеся здоровыми братья шли по жизни с разной степенью успешности.
Прилежно штудировавший классическую музыку Джон в 1970-х годах переехал в Бойсе – столицу штата Айдахо. На первых порах город казался ему совершенно невзрачным захолустьем. А затем он впервые пошел на рыбалку, заметил, что по пути не встретил ни одной души, и понял, что обрел новую родину. Джон стал в какой-то мере олицетворением двойственности Гэлвинов: он в равной степени любил активный отдых и кабинетную работу, был отличным спортсменом, но со склонностью к интеллектуальным занятиям. Он оказался единственным из братьев, кто с толком воспользовался детскими уроками игры на фортепиано и имел стабильный заработок учителя музыки в начальных классах. По словам Джона, они с женой нечасто гостили у его родителей в Колорадо, поскольку расходы на такие поездки не всегда по силам семье учителей.
Кроме того, не приезжать было спокойнее. Происходившее с братьями пугало и Джона, и Нэнси. Каждая поездка в Колорадо так или иначе подтверждала их страхи. Однажды они оставили своих двоих маленьких детей на попечение Мими и отъехали на пару часов. Вернувшись, Джон и Нэнси увидели у дверей дома полицейскую машину с включенной мигалкой. Оказалось, что между больными братьями произошел очередной скандал, и Мими до приезда полиции прятала внуков в гардеробной. Дети были в порядке, но Джон и Нэнси стали приезжать все реже и реже, и никогда не оставались в доме на Хидден-Вэлли на ночь.
Некоторым из братьев и сестер казалось, что Джон забросил свою семью. Он же считал, что это отвратительная болезнь лишила его всех родных. Когда дети Джона и Нэнси достаточно подросли и могли узнать, что у них есть шестеро психически больных дядюшек, им не стали ничего об этом рассказывать. Равно как и о том, что и у них может быть генетическая предрасположенность к шизофрении. Тема больных братьев никогда не обсуждалась в доме Джона. Его сын и дочь узнали подробности о семейном заболевании только после двадцати лет.