Павел, казалось, принимает её сторону. Она колебалась ещё, расплакалась сильней, вытерла слёзы и начала:
– Я уважаю княгиню Кингу, но подражать ей не думала никогда! Я хочу иметь детей. На то меня Бог сотворил, чтобы я матерью была… Я шла замуж, дабы иметь эту радость.
Слёзы прервали её речь.
– А! – прервал ксендз-епископ. – Каменный человек этот Чёрный, раз не сумели добиться его любви. Как же! Имеет он других любовниц?
– Он! – выкрикнула княгиня. – Он! – и пожала плечами. – На что они ему? Лишь бы коня имел и железо сбоку, этого ему за всё хватит.
Хотя ему хотелось смеяться, Павел сделал серьёзную мину.
– Это плохо! – сказал он. – В дядю пошёл, из набожности это делает.
Грифина странно задвигалась, точно и это хотела отрицать.
– Жаль вас, – добавил Павел жалобно. – Но как этому помочь? Другая бы искала себе утешения, не много заботясь…
Княгиня покачала гордо головой.
– У вас так напрасно жизнь пройдёт, – говорил епископ дальше. – Что хуже, свет не знает, кто тут причина, что вы не имеете семьи, падёт на вас позор бесплодия. За что же вы, невинная, должны страдать?
– Посоветуете, что мне делать? – отозвалась княгиня, заламывая руки.
Павел якобы задумался, поглядел к небу, вздохнул. Злость на Лешека дала ему шепнуть Грифине:
– Нужно, чтобы люди знали, что ваша милость невиновны в холодности мужа. Имеете право при людях, при гостях, публично, громко сказать, как муж к вам несправедлив. Сбросьте чепец с его головы, пригрозите, что пойдёте в монастырь.
Княгиня бросила на него боязливый взгляд, потому что запираться в монастырских стенах вовсе не имела охоты.
– В монастырь вы из-за этого не пойдёте, – прибавил епископ, угадав её мысль. – Люди примут в этом участие, жить будете друг с другом, как Бог велел. Но посрамить нужно, пусть все знают, какой он.
Грифина, слушая, казалось, то принимает мысль, предложенную епископом, то её боится. Она что-то невнятно прошептала, что не было ни согласием, ни отрицанием. Павел не настаивал. Он знал, что в такой одинокой женщине, подавленной и грустной, брошенное зерно рано или поздно вырастет.
Он радовался, что этим замутит Чёрному его домашний мир, заставит почувствовать стыд, а Болеславу, которого не выносил, надоест скандальным делом.
Начал потом утешать княгиню, что всё может измениться к лучшему, что Лешек исправится, а Бог благословит её многочисленным потомством. Он стал для Грифины милосердным, сострадательным, чем страдающую женщину схватил за сердце.
Мог ли епископ, духовная особа, серьёзный, умный, посоветовать ей плохое?