Находясь постоянно при короле и часто будучи поверенным его мыслей, я самым лучшим образом могу свидетельствовать, как его мучило и мучает то, что венгры поставили его в такую крайность, что весь мир, даже святой отец Евгений IV и западные монархи Европы видят в нём узурпатора короны, принадлежащей другому.
Почти кровавыми слезами ему пришлось оплакивать, что дал склонить себя принять корону, которую ему навязали силой, а с нею вместе покрыли клеветой. Он стократно с радостью бы от неё отрёкся и вернулся в Польшу, но его тут связали клятвой, и он должен защищать не только Венгрию, но всё христианство, для которых она как бы ворота для иноверцев.
Поэтому на страже этих ворот, на верхушке которых воткнули крест Христов, должен стоять этот великий духом, хоть молодой возрастом, наш государь.
Битв с турками, которые с одной стороны победно вёл храбрый вождь Гуниады, с другой – наши польские добровольцы, описывать не буду.
Ваша милость осведомлены, как тяжело задет костел и весь христианский мир этим конфликтом, который святого отца папу Евгения IV поссорил с Византийским Собором и склонил к выбору Феликса V, из-за чего верховная власть над церковью стала двоякой в то время, когда она всей своей силой должна была обратиться против иноверцев.
Мы тут, в Венгрии, не разбирая этого спора, хотя Краковская академия встала на сторону недавно выбранного Феликса V, остались верными прежнему господину. Также с обеих сторон к нашему королю и императору были отправлены посольства с целью примирения и заключения мира, чтобы тем эффективней ударить по туркам всей силой.
От Феликса V был выслан епископ Тридентский, патриарх Аквилейский, князь Александр Мазовецкий, родной дядя нашего короля; не без умысла, что связанный с ним кровными узами, он может эффективней повлиять на его ум.
Со стороны Евгения IV выбор посла был не менее метким и удачным, поскольку он пал на давно в Польше известного и знакомого с делами и нашими людьми его преподобие епископа Сабиньского и кардинала Юлиана Цезарини. Тем, кому оба посла были известны ближе и кто их видел на императорском дворе, легко мог заранее предвидеть, за кем из них будет победа.
Не умаляя ни авторитета, ни других качеств кардинала Александра, его ни в коей мере нельзя было сравнить с епископом Сабиньским. Всё, чего не хватало Аквилейскому патриарху, Цезарини имеет в наивысшей степени. Хорошее знание людей и дел, смекалка и несравненная живость ума, неутомимое трудолюбие, необычайный дар красноречия, наконец очень необходимая в подобных делах смелость и вера в собственную силу.
Уже на императорском дворе было замечено, что патриарх Аквилейский шёл тропой Цезарини, сам неуверенный в своей дороге, что позволяло предвидеть, что мужу такой сообразительности, смелости и великой проницательности поддаться не может.
Венгры тоже как стояли раньше на стороне Евгения IV, так решили быть ему верными.
Можно сказать, что прибытие епископа Сабиньского в Буду и к нашему королю и в нас влило новую жизнь.
Мы уже усомнились в возможности мира и переговоров с королевой Елизаветой, а война с нею тормозила войну с турками.
Прибыв сюда, Цезарини сразу вдохновил нас надеждой, почти той уверенностью, что королева-вдова должна помириться с нашим паном, будучи принуждена к тому полным истощением казны и потерей надежды, что император Фридрих будет полезен ей и сыну. Правда, он забрал сироту и его корону, но вместе с тем захватил австрийский удел, переходящий к нему, и доходы с него, а королеве отказал во всяческом подкреплении.
Приехав сюда в июне, кардинал Цезарини не потратил ни минуты, призывая к миру и согласию. В нашем пане он нашёл к ним такое расположение, что лучшего пожелать не мог. Ибо со своего вступления на трон король Владислав не отдыхал, призывая только к миру с вдовой Елизаветой. Насколько ему из-за возраста был отвратителен и неуместен брак, настолько какое-либо соглашение с уступкой части своих прав было желанным. Стоящие ближе к нему, чем другие, как домочадцы, мы можем очень подробно об этом свидетельствовать.
Поэтому тут зерно упало на почву хорошо приготовленную и плодородную. Я присутствовал, когда епископ Сабиньский первый раз открыл это желание, на что король ему ответил:
“Никто этого не желает горячей, чем я, но также и меньше на это надеется. Я неоднократно посылал к королеве в Пресбург и Яврин, предлагая готовность ко всяким уступкам, королева всегда их отталкивала. С венгерскими панами это дело было провести трудней, потому что не многие из них хотели мира, опасаясь его по разным причинам, а самый сильный в то время Гуниады решительно и отчётливо объявил, что он против всякого согласия, которое может принести ущерб королевству”.
Однако Цезарини это не оттолкнуло и с тех пор начались его путешествия в Яврин, где пребывала королева, приготовления её более длительной жизни на дворе.
Кардинал не без основания верил в силу своего слова, хотя мало людей на свете, которые одарены так же, как он. Я в жизни не встречал мужей, что бы ловчее, всегда внешне входя в мысли того, с кем имели дело, постепенно умели его вывести на то поле, на котором хотели его видеть. Хотя свидетелем переговоров я не был, заключая из того, как они проходили с другими, думаю, что кардинал и королеву старался привести к поставленной цели.
Если у него это не так быстро и не так легко получилось, нужно приписать это материнскому чувству, возмущённой гордости, женскому упрямству и нескольколетней борьбе, которая оправдывала надежду на дальнейшее её продолжение.