Часто кардинал оставался в Яврине по несколько недель, возвращаясь в Буду ни с чем, но с непоколебимым умом, никогда не теряя надежды. С королём же ему не нужно было говорить о мире, там у него была иная цель и столь же легкодостижимая, как первая. Он пытался склонить Владислава встать во главе христианского войска, чтобы сломить турецкую мощь.
Поэтому обещания денежной поддержки от папы, объявление крестового похода, отправление на помощь флота, привлечение подкреплений из Германии, Италии и более дальних государств – всё это было повторено. Но чтобы стать во главе всей этой мощи, сперва нужно было обезопасить Венгрию, с королевой и императором заключить многолетний мир или перемирие. Этого хотел король и венгры, а кардинал видел необходимость.
Таким образом, к этому были направлены все усилия.
Цезарини прежде всего рассчитывал на то, что, находясь в Яврине, у него будет возможность тщательнейшим образом убедиться, как всевозможные запасы и средства приобретения денежной помощи исчерпались.
Всё строилось на этом обнищании королевы Елизаветы.
Однако же доведённая до крайности вдова, видя, как нужен мир, не только Владиславу, но всему свету, ставила тяжёлые условия и с достоинством, даже честью нашего пана не хотела пойти на мировую.
Настаивая на том, что её сын был наследником королевства, она требовала, чтобы Владислав отказался от королевского титула и прав, связывающих с ним, правил же королевством от имени её сына вплоть до достижения им совершеннолетия, то есть до пятнадцати лет.
По правде говоря, за понесённые расходы королева предлагала землю Спискую и сумму в Шлёнске, а если бы её сын умер преждевременно, преемником его она признавала Владислава, и обеих своих дочек обещала отдать двум братьям (младшую – Казимиру) в супруги; но эти условия не могли быть приняты и с возмущением были отклонены венгерскими панами.
Таким образом, всякая их деятельность, торжественная коронация в Белгороде и, как они говорили, всякие их права, были обращены в ничто и выставлены на посмешище.
Но всё разбивалось именно о то, что королева не хотела им признать право выбора короля, считая трон наследственным, когда они настаивали на свободе выбора монарха. Поэтому после нескольких поездок кардинала в Буду и Яврин всё, казалось, колеблется.
И, правда, для любого другого посредника уже было бы не только неопределённым, но потерянным. Только быстроту ума и непомерную выдержку кардинала следовало отблагодарить за то, что всё сразу не сорвалось на пустых словах. Хотя судьба потом сделала иначе; что было предназначено.
Эти пустые переговоры протянулись до декабря месяца.
Здесь в справедливую похвалу нашему пану можно сказать, что он показал терпение и хладнокровие, совсем необычные для своего возраста.
Монархов юного возраста нам непривычно видеть такими послушными к приговорам судьбы, такими мягкими в невзгодах, такими милосердными к людям, которые на них наступают и настаивают.
Ибо, восхищаясь великим талантом обращаться с каждым, нельзя отрицать то, что кардинал своей настойчивостью, уговорами, аргументами держал короля несколько месяцев, так сказать, в осаде. Могу смело сказать, что пока он был в Яврине, мы были спокойны, а зачастую только тогда свободно вздыхали, когда он нас покидал, переставал настаивать и терзать. Но тогда его заменял декан Ласоцкий; я был почитателем знаний, серьёзности и его большого ума, но, тем не менее должен признать, что часто королю и нам из-за своей настойчивости он казался невыносимым. Потому что не было ни дня, ни часа, за столом и разговорами, чтобы мы не слышали одну и ту же песнь, как мир был желателен для церкви, христианства и страны, и славы нашего пана.
Если кардинал нам не пел этого гимна, тянул об этом песню декан Ласоцкий. На что мы отвечали благочестивым хором: «Дай Бог!» А когда потом доходило до разговора с венгерскими панами, они возмущались и кричали, что, хотя мир им желателен, они его с позором для себя и с уменьшением границ государства заключать не могут.
Наконец прибыл в декабре уже смягчивший королеву кардинал, очень обрадованный тем, что привёз. Он объявил, что королева была готова лично встретиться с Владиславом в Яврине и вести переговоры о мире напрямую с ним.
Издалека это, возможно, казалось мелочью, всё-таки было большой победой, одержанной над умом королевы. Ибо нужно знать, какие у нас были доказательства того, что королева раньше горела ненавистью и самым горячим желанием мести против нашего государя, и не только пустить его на глаза, но имени его при ней не позволяла упоминать без оскорбительных добавлений.
Поэтому не обошлось без слёз, без великих усилий, без унижения, после чего её гордый ум и переполненное горечью сердце позволили себя склонить к этим уступкам. Некоторые из венгерских панов так же испугались какой-нибудь засады и предательства, как королева Эльза, которая (как оказалось позже), ожидая прибытия Владислава, заранее посадила в замке значительное число чехов и австрийцев.
Сначала венгерские паны не хотели отпускать короля в Яврин, несмотря на гарантию кардинала и его заверения. Говорили, что от королевы, которая уже не один раз покушалась на жизнь Владислава и посылала к нему убийц, всего можно ожидать.