Ханко, сложив руки, бормоча, отпирался.
Смелый взгляд, который был в противоречии с униженной физиономией человека, разозлил Белого.
– Прикажу пытать тебя! – воскликнул он.
– Мучьте меня, как хотите, – простонал Хенко, – я невиновен.
Когда на князя нападало это состояние безумия, от слова до дела было недалеко.
Он хотел его немедленно пытать, но оказалось, что тех клуб, верёвок и всего оборудования, какое в то время использовали для вытягивания суставов, в замке не было.
Подозреваемый Ханко ушёл бы, может, если бы на пороге не показался Былица, который везде навязывался князю, со злой улыбкой на скривившихся губах.
У него была серьёзная обида на мельника, потому что не дал ему обобрать себя, и обходился с ним презрительно.
– Милостивый князь, – сказал он, переступая порог и низко кланяясь. – Не нужно ни клуб, никаких инструментов, мы и без этого умеем вытягивать из людей правду.
Белый слушал.
– А как?
– Пусть ваша милость мне позволит, я его тут сразу как следует исповедую.
Ханко поглядел на него, словно умолял о милосердии, но было уже слишком поздно. Былица желал мести.
Посередине комнаты стоял тяжёлый, огромный дубовый стол; по данному князем знаку Былица с великим блаженством и весело, точно шёл на развлечение, со слугами схватил Ханку и приказал растянуть на том столе.
Несчастный старик дрожал, не зная, что с ним сделают, умоляя князя о милосердии и клянясь, что невиновен. Это ничуть не помогло…
Былица велел слугам принести свечи и факелы, обнажил старику ноги и, когда встревоженный князь немного отошёл вглубь от этого зрелища, сам он с челядью начал обжигать мельнику стопы.
Какое-то время Ханко только стонал, вырывались у него крики боли, которые привлекли под окна весь замок… сбежались люди.
Былица, у которого было жестокое сердце, делал своё; ноги начали поджариваться, Ханко метался в жестоких болях; наконец он крикнул, что всё расскажет.
Князь немедля дал знак, и факелы от спалённых уже стоп убрали.
– Говори, – воскликнул, подходя, Белый.