– Хо! Хо! – кричали по бокам.
– Посмотрим! – смеясь, добавили другие.
– Тут нам уже немного и голод давал знать о себе и сильня тоска… а ворота в Кошицах, как стояли запертые, так и остались. Совет за советом, мы должны были молча согласиться, чтобы нам их отворили.
Встал судья Янко из Острова и сказал грубым голосом:
– Это всё писалось не по доброй воле, по принуждению, поэтому мне ничего не стоит, а мы так же свободны, как были до этого.
– И не хотим его дочку! – крикнул старый Наленч, а за ним поднялась буря кричащих голосов: «Не хотим!»
Поднялся такой шум, что Спытек, оглянувшись и увидев, что вряд ли ему дали бы говорить, сел на скамью, махнув рукой.
– Милейшие, – заговорил один Побог, – королевским привилеем, как он есть, помыкать не годится. Мне видится, что лишь бы сумели, из него можно сделать петлю, на которой и Людвика, и его преемников мы сможем водить, как нам хочется.
Заметьте и то, что король Казимир землевладельцев давил, холопов ласкал, мещан выносил, чужеземцев приводил, что рыцарство при нём не могло ничего, потому что он его, как Мацка Борковича, морил голодом и казнил… а Кошицкий привелей так поднимает помещиков, что теперь без них никто не выезжает, и как они запоют, все должны будут скакать.
Отвечало продолжительное молчание; встал Дерслав.
– Между словом, письмом и делом широкое поле, – сказал он. – Король, который предоставлял такие большие свободы, всё-таки морил вас в Кошицах голодом и тюрьмой вынуждал, чтобы вы эти милости приняли. Паны пишут иначе, а делают по-другому Эти обещания – ветер. Что нам от них? Пан не свой, традиции и кожух ему смердят, дочка тоже будет нам чужой, муж – чужим ей, мы пойдём под власть немцев. Нам нужен Пяст и нужно вернуться к их крови.
Никто не отрицал, но многие бурчали.
– А откуда его взять?
Один сказал из угла:
– Ну что? Толпой идти к Белому, помогать ему… Пусть удержится… возьмём его к себе. Неплохой бунтовщик…
Встал Дерслав.
– Лучше скажите, что бунтовщик никакой, – крикнул он. – Спросите у присутствующих здесь Вышоты, Предпелка и Шчепана, которые вывезли его из Дижона, как портил и путал им каждый день, желая что-то другое. Мы видели, как он бросился на замки, захватил их несколько, а потом сдался, когда смог удержать. Теперь его Ясько Кмита с Бартошем позорно побили под Гневковом. Судзивой возьмёт его снова, потому что он у него в Золоторые, как в кулаке.
Я сам, – прибавил Добеслав, – я смотрел на него и рассчитывал на него, у его бока был мой родич, который следил за каждым шагом, и говорю вам, что там от этой Пястовской крови осталась только вода. Нечего на него смотреть, не стоит ему помогать. Он слабый, но жестокий, резкий, но неуклюжий, а именует себя княжичем, – который одновременно худеет и растёт. Нам нужен иной государь.
– Откуда его взять? – спросил судья. – Силезские Пясты, чистые немцы…
– У нас есть мазуры, – сказал Дерслав. – Мы должны тащить Зеймовита. Говорят, что он сопротивляется, потому что боится Людвика, ну, со временем его может не стать, Зеймовит преобразится…