Манько, хоть не желал выдавать боль, которая его туда привела, чтобы спасти тестя, стоял перед воеводом в такой растерянности, что насилу мог говорить. Судзивой, услышав радостную новость, не обращал внимания на то, каким голосом она была сказана. Он неимоверно обрадовался…
– Тихо, – воскликнул он, – кроме меня и Фридруша, никто об этом знать не должен. Пойдёмте одни и заберём этого смутьяна, который уже столько времени держит нас на ногах! Слава Богу!
Манько в доказательство показывал ключи.
Дело казалось таким правдоподобным, что ни малейшего сомнения и подозрения не пробудило.
Судзивой не из зависти, что другие будут принимать участие в этом деле и иметь заслуги, но чтобы не трогать лагерь и не вызывать в нём лишнего беспокойства, не рассказал об этом другим командирам.
На другой день он сам с Фридрушем и сотней людей вышел к Золоторыи, словно только шёл на разведку.
– В конце концов эта глупая и нечестная война кончится, – говорил он, довольный, по дороге… – но если Белый надеется, что я его отпущу на волю, он сильно ошибается. Отошлю его к королю, пусть делает с ним что хочет… он готов ещё раз вернуться и бунтовать.
Начинало смеркаться, когда показался замок; в нём как будто всё уснуло, никаких признаков жизни не было заметно.
На стенах никого не было.
Вид отряда, открыто направляющегося к воротам, никого не разбудил. Тяжёлая железная решётка больших ворот, которая их закрывала, была поднята.
У Фридруша из Устья даже храбрость росла, Судзивой тоже радовался, а рыцари также поспешно построились у ворот, которые Манько отпёр ключами, бывшими у него. Замковые дворы, насколько хватало взгляда, были пусты.
Судзивой хотел сразу сам въехать в замок, когда те, кто ехал вперёд, столпились и начали въезжать. Тут же за ними ехал Фридруш Ведел, и он как раз находился под поднятой решёткой, нагруженной двумя огромными валунами, когда Белый, который с беспокойством смотрел на входящих – как бы их не впустили слишком много – дал знак, и тяжёлая железная решётка с грохотом упала сверху, звеня цепями и сминая храброго рыцаря, который с раздирающем криком упал вместе с конём, раздавленный всмятку.
Тишина, которая до сих пор царила в замке, была прервана криком, поднявшимся в оставшемся войске воеводы и теми, которые вбежали в Золоторыю.
На стенах появились люди, которые бросали копья, во дворе нападали на тех пленников в количестве двадцати с небольшим человек и разоружали испуганных.
Судзивой стоял, как окаменевший от боли, особенно по Фридрушу, которого очень любил. На глазах появились слёзы.
– Отомщу ему или жив не буду! – крикнул он, командуя, чтобы возвращались.
Князь торжествовал, крича во всё горло:
– Предательство за предательство! Зуб за зуб!
Судзивой не имел времени отдалиться, когда Белый выбежал на зубцы и, показывая ему кулак, начал его поносить и угрожать ему. Воевода пренебрёг этим и молча ушёл. Те, что вошли в замок, были вынуждены сдаться. Вырывали из их рук оружие, сдирали доспехи, снимали одежду, безжалостно насмехаясь. Былица, смеясь, хватал то, что было самое лучшее на рыцарях, жадно присваивая себе добычу. Обнажённых людей частью закрыли в темницу, частью под стражей назначили нести службу в замке.
Мельника Манька князь также сначала приказал бросить в темницу, где стонал его тесть.