На другой день ехал уже старый Наленч молчаливый и задумчивый, обменившись с Ласотой лишь несколькими безразличными словами.
Но оттого что имел природу, которая долго грустной быть не могла, всегда ища себе какое-нибудь утешение, когда один день он так намучился, встал потом освежённый и весёлый.
Его глаза снова засмеялись и рот постепенно начал открываться.
– Найти место тебе не удалось, – сказал он Лясоте, – но тебе чахнуть бы пришлось на этом дворе, который выглядит, как монастырь… и с мазурами ты бы никогда не сработался. Они все родились под тёмной звездой, как говорит поговорка.
Но на этом не конец. Мы люди упрямые. Когда нас отгоняют от одних дверей, мы ищем другие, а готовы и в окно влезть. Пястовичей много, дворов и службы хватит, скорее людей для них не хватит.
Так, будто бы не открываясь Ласоте и делая вид, что только ради него предпринял путешествие, Наленч поспешил в Большую Деревню. По дороге он только на мгновение зашёл в несколько усадеб, что-то шепнул встреченным землевладельцам, и, переночевав дома, на следующий день поехал в Познань.
конец первого тома
Том II
I
Группа, состоявший из нескольких рыцарей и около двадцати человек челяди остановился на тракте, в долине, над которой господствовала цепочка гор вдали.
Человечек, следующий впереди на муле, указывал пальцем, смеясь, на большой город, который оттуда теперь хорошо был виден.
Вокруг расстилался довольно приятный зелёный пейзаж, хотя довольно однообразный. Кроме цепочки серых гор, замыкающих с одной стороны горизонт с господствующей над возвышенностями высокой горой, только маленькие склоны были видны в долине, вокруг засаженной виноградниками. Посреди них были небольшие кусочки злаковых, кое-где кучки деревьев и белые, жалкие, разбросанные домики.
Город, на который проводник указывал путникам, для тех времён показался пришельцам весьма значительным и важным. Вокруг он был обнесён стенами и башнями, посередине ёжился башенками костёлов, высокими зубастыми верхушками зданий, колоколен и башнями разных форм.
Он стоял на небольшом холме, а за его стенами расстелились предместья, все в тени и садах.
Зрелище было превосходным, потому что город выглядел столицей и, казалось, бросает вызов врагам, так сильно его опоясывала каменная броня и ёжился этажами бастионов.
Прекрасный летний вечер с позолоченным небом, которое в это время почти имело цвет южных широт, своим блеском добавлял ещё выразительности виду. Каждая из башен, каждый излом стены, крыш и верхушек, каждая каменная полоса, бросая сильную тень, выступала на фоне неба и синеватой дали. Некоторые части зданий были почти иссиня-чёрные, утонули во мрак, другие казались позолоченными, а кое-где солнце, бьющее в оболочку окон, загоралось, точно огонь на них, красное и пламенное.
Свет, падающий сверху, более яркий на шпилях, постепенно внизу бледнел и разливался в полумраке. Деревья, словно покроплённые на верхушках золотом, составляли красивые группы фантастических форм, то округлённые, то стреляющие вверх, сбившиеся в густые массы и рассеянные, точно в зеленоватом тумане.
Путники, стоявшие на взгорье, с каким-то религиозным чувством все медленно перекрестились, уставив глаза на город, из которого только что послышались колокола, зовущие на какое-то богослужение. Они стояли далеко, городской суеты оттуда разглядеть было нельзя, только этот голос, словно речь города, приветствовал прибывших какой-то медленной непонятной песенкой.
Путники, как легко было узнать по их запылённой одежде, уставшим коням, загорелым усилием и солнцем лицам, должно быть, прибыли издалека.
Четверо и них ехало во главе кортежа, остальные, как челядь и служба, держались немного вдалеке.