– Увы! Увы! – вздохнул Шчепан. – Нам только такого второго Пяста не хватает…
Ласота, который до сих пор оплакивал пана, воскликнул с выражением великой боли:
– Такого, каким был Казимир, мы не найдём, и века пройдут, а не будет! Такие Казимиры умирают бездетными!
Проводник, который ехал впереди на муле, спешил всё больше, оглядываясь на них, и так проводил их прямо до ворот. В них стояла городская стража, но отого, что день был жаркий, а время спокойное, на путников не много обращали внимания.
Вышел, вытирая глаза, заспанный человек, наполовину в доспехах, с алебардой, и босой, послушал, не очень обращая внимания на то, что ему говорили, и рукой указал им на город.
Проводник обязался отвести их в хороший постоялый двор неподалёку от собора Св. Бенигна, о котором рассказывал, что равного ему не было, особенно погреб, потому что туда ходила замковая дворня.
Постоялый двор был под эмблемой Золотого щита, в нём останавливались и дворяне, и рыцарство.
Бургундец ручался, что у Урбана Бонжена ни голодными, ни жаждущими не будут.
Тем временем ехали узкими и довольно крутыми улочками, которые окружали высокие и неровные дома, удивительные здания с галереями, эмблемами, выступающими стенами, висящими над улицей балконами, с огромными, низкими, чёрными воротами, в темноте которых переливалось странными огоньками.
В этих переходах уже было людно и шумно. Перед некоторыми домами стояли люди, одетые самым особенным образом, громко разговаривая, гнали скот, вели коней, тут и там показывался вооружённый всадник, который древком копья расталкивал перегорождающих ему дорогу.
На наших путников, по которым легко узнавали, что, должно быть, прибыли издалека, с любопытством оглядывались. А так как проводник прокладывал им дорогу, спрашивали у него об их происхождении, о котором он, по-видимому, тоже мало знал. Таким образом они прошли значительную часть города, прежде чем оказались на площади перед кафедральным собором.
Но по дороге было на что посмотреть, так как, хотя большая часть улочек была грязная и невзрачная, они проезжали также великолепные здания и красивые строения. Несколько раз Предпелк должен был останавливаться, потому что на углу домов и площадях они встречали то изображения страданий Христовых, то образ Богородицы, то изображение какого-нибудь святого, перед которыми должны были поклониться.
Наконец бургундец с одинаковой радостью и такой же весёлой улыбкой, как прежде, показывал им город, теперь указывал на постоялый двор под Золотым щитом.
Действительно, над широкими открытыми воротами обширного дома, сквозь окна которого был виден горевший внутри огонь, висел позолоченный щит.
Тучный, румяный человек, одетый в светлую одежду, в чёрном берете на голове, стоял у ворот, как бы поджидая путников, хотя постоялый двор не был пуст. В воротах суетилось много народа, из окон вырывался шум голосов.
Когда наши путники приблизились, а Ласота, который лучше знал язык, вышел условиться с хозяином Урбаном, он нашёл у него любезную улыбку, низкий поклон и весьма многообещающий приём.
Урбан гарантировал, что нигде им лучше, безопасней, удобней и дешевле быть не может. При этом он нахваливал своё вино.
Все слезли с коней и, отдав их слугам, которые повели их в конюшню, сами за господином Урбаном вошли в большую гостинную комнату, потому что в то время иных, кроме как общих для всех, не было.
Там, на первый взгляд, было трудно найти место, так все столы были обложены гостями, но для достойных чужеземцев Урбан постарался опустошить один угол.
Все с любопытством их рассматривали.