Трое из них были уже людьми немолодыми, у одного даже на висках были седые волосы, четвёртый был младше и с весёлым лицом; он, может, с самым боьшим любопытством рассматривал новый для него пейзаж.
Старшие были: Предпелк из Сташова, Шчепан из Трлонга, Вышота из Корника; младший и сопутствующий им был никто иной как Ласота Наленч.
После долгого и утомительного путешествия они стояли близко к его цели и не без некоторого страха всматривались в стены этого города, за которыми были их надежды.
Даже сюда шли они искать в монастырской клаузуре того Пяста, которого у себя нигде найти не могли.
Опустились на одного, последнего, на того Влодка, прозванного Белым князем, о котором не все, однако, говорили. По примеру тех, что некогда Казимира взяли на трон из бенедиктинского монастыря, и они ехали вызволить запертого, чтобы отворить ему ворота к трону.
Результат был очень сомнителен, но правление и власть имеют великую прелесть, пришли искушать, надеялись, что блеском короны притянут, имели надежду, что из слабого человека сделают сильного, что из непостоянного и колеблющегося в решениях сделают могучего бойца.
Все они когда-то его знали, знали, что он был странным и легко бросающимся на то, что ему заблестело, и равно быстро теряющим интерес из-за любого противоречия, но тогда был он малюсеньким паном на Гневкове, а они ему принесли надежду на польскую корону.
Почти вся Великопольша его вызывала, вся хотела идти с ним и за ним, вся содрогалась, обиженная от правления короля Людвика и его матери.
Предпелк, Шчепан и Вышота помнили его молодым и им казалось, что поход, отдых, монастырь, страдание успокоили горячую кровь и дали ему спокойствие духа и выдержку.
Ласота, добавленный Дерславом, получил приказ смотреть, слушать, помогать, но сам выступать деятельно не имел ни поручения, ни охоты.
Самый старший, Предпелк, был сильнее всех убеждён в том, что то, что ему пригрезилось, должно было найтись в Белом князе. Говорил, что его научил опыт подобного созревания характеров.
Шчепан из Трлонга больше, чем на самого князя, которому доверял меньше, рассчитывал на то, что они его окружат, будут присматривать за ним и управлять им, что каждый из них вольёт что-нибудь от своей силы.
Вышота из Корника имел также хорошие надежды, но основывал их на том, что в Белом должна пробудиться жажда власти, находящаяся в крови.
Три посла великополян более или менее соглашались друг с другом в надеждах, но не в способе, какой нужно было использовать, чтобы они осуществились.
Старый Предпелк думал, что будет иметь власть над слабым князем, Шчепан хотел захватить его свободой, богатством, прекрасным браком на молодой княжне, словом, мирским искушением; Вышота полагал, что покорностью, падением к ногам, поклонением ему легче всего его пробудит к делу.
Хотя все они, громко говоря, не допускали, что у них может не получиться, и доказывали, что нет человека, который бы отстранил принесённую ему корону, однако каждый из них, когда оставался наедине с собой и мыслями, беспокоился и сомневался.
Все, хотя в этом громко не признавались, знали, что трудно было рассчитывать на странного Влодка Белого. А каким его сделал монастырь, об этом только могли догадываться. С возвращения из Святой земли никто князя не видел.
В то время, когда столица Бургундии, которую одни называли по-французски Дижоном, другие по-латыни Дивионом, наконец предстала глазам уже долго и тоскливо её ожидающим, когда проводник француз показал им самую высокую башню собора Св. Бенигна, при котором был Бенедиктинский монастырь, а в нём тот князь, добровольный изгнанник, надежда великополян, все они погрустнели.
Судьба их посольства вскоре должна была решиться.
Теперь у каждого из них встали трудности задачи – с чего начать? Как поступить?