После приветствия нетерпеливый князь, не дожидаясь, сам их спросил:
– Что у вас тут за дела? Какие судьбы вас сюда загнали?
Эти слова он произнёс по-польски, а в их звучании и некотором принуждении и заикании чувствовалось, что отвык от этой речи, что давалась ему с трудом. На него самого это произвело неприятное впечатление, он опустил глаза.
– Долго рассказывать вашей милости, – сказал Предпелк, – о том, как мы сюда в чужой край попали… но раз мы оказались в Дижоне, хотели проведать нашего Пяста и поздороваться.
Лицо князя вдруг нахмурилось.
– Пяста? – подхватил он. – Пяста? Его здесь уже нет, под этой одеждой (он сильно потряс рясой, как если бы хотел её разорвать). Нет тут уже ни Пяста, ни князя, но бедный слуга Божий, брат Бенигнус.
Он закончил тяжким вздохом. Его глаза живо побежали по прибывшим, ища знакомое лицо, или какое-нибудь воспоминание.
– Вы приехали из родины, из Польши! – воскликнул он. – Что слышно? Как там мой племянник? А на моей племяннице женился Людвик, он правит у вас, вы рады ему?
– Король Людвик вовсе у нас не правит, – прервал Вышота, – не имеет на это времени. Больше, по-видимому, занят Италией, Неаполем и Венгрией, чем Польшей. Старая королева у нас правит за него.
Тон, каким он это произнёс, больше значил, чем слова.
Князь его понял, наполовину горькая улыбка пробежала по его губам.
– А в Гневкове, в Злоторые кто сидит? – спросил он.
– Старосты, – ответил Предпелк, – ваше княжество отходит к королю.
Рука князя, операющаяся на столик, дрожала.
Предпелк смотрел на него с восхищением, изучая выражение лица и впечатления, проходящие по нему, которых скрыть не мог.
Какое-то время все молчали, Ласота собрал отвагу.
– Я должен передать вашей милости, – сказал он, – привет от старого Бодчи с Джденка, я видел его и он сказал мне: «А если бы там встретили моего князя Владислава, отдайте ему поклон и скажите, что мы его не забыли и скучаем по нему».
Князь, весь обратившись к говорившему, казалось, жадно глотает эти слова. Он зарумянился, положил руку к груди.
– Старый честный Бодча, – воскликнул он, – когда я был самым несчастным после потери жены, он один делил со мной горе и в его доме я имел милейшее гостеприимство.
– Также его дочка Фрида, – прибавил Ласота, – посылает вашей милости поклон.