– Может быть, или да, наверное, я тут задумался и понял… но давай не об этом, тут всё как обычно, ничего не происходит, вообще ничего, а
– Ну, для начала, я сплю, потому что сейчас половина третьего… – В её интонации проскользнула улыбка.
Мартин начал излагать теорию, которая его только что осенила (отчасти под вдохновляющим воздействием того факта, что спала Сесилия явно одна). Озарение заключалось в следующем: и у неё, и у него есть нечто, качественно отличающее их от большинства людей, состоящих в отношениях.
– Нечто, привязывающее нас друг к другу.
– Я, разумеется, Симона.
– Неважно, кто есть кто! Важно, что… – Но тут автомат проглотил последний франк, и тёплый голос Сесилии сменили разъединяющие гудки. У Мартина тут же вылетело из головы, что именно было важно. Но, повесив трубку на рычаг, он вдруг почувствовал, что жизнью теперь доволен больше, чем раньше. В кровати в Гётеборге спит Сесилия. Сесилия спит одна.
И, довольный и уверенный, он направился домой. Дорога заняла дольше обычного, потому что первые десять минут он шёл строго в противоположном направлении.
Поначалу хватало прогулок по улицам. И не имело значения, что именно он писал – если текст разворачивался в рамках всех этих
Вместо этого он вознамерился более основательно исследовать город. С
Но когда он решил вернуться к сочинительству, дело встало. Он потратил полчаса на письмо Сесилии и попытался ещё раз. В итоге, написав триста никак не связанных друг с другом слов, сдался и снова пошёл на улицу.
На следующий день всё повторилось.
– Я его потерял, – со вздохом сказал он Перу, который был дома и примерял одежду, купленную на блошином рынке.
– Как ты мог это потерять? Помнится, ещё в четверг ты говорил, что оно у тебя было.
–
Перу нравилась роль Стабильного Друга Мятущихся Художников. И, снимая одну рубашку в турецких огурцах и надевая другую, он успел произнести небольшую, но пламенную речь. Мартин же безучастно стриг над раковиной свои слишком отросшие волосы.
– Вспомни, сколько раз ты это говорил, – сказал Пер, – и вспомни, сколько раз оно к тебе возвращалось.
– Наверное, у меня его вообще нет. Мне просто казалось, что оно есть.
– Что ты, собственно, имеешь в виду? – спросил Пер.
– Талант. Способности. Вдохновение.
– Ты же сам всегда говоришь, что вдохновение – это миф, а в зачёт идёт только тяжёлый труд. «Это как рыть яму» – так ты это описывал, насколько я помню. «Вы́резать лопатой пласт и выбросить, вырезать и выбросить…» Так ведь?