Кликнув на поиск по картинкам, Ракель увидела подборку фотографий неулыбчивого вихрастого мужчины лет сорока – сорока пяти. В определённом смысле, он хорошо выглядел – как старый добрый знакомый. На более ранних снимках Франке был моложе и жизнерадостнее. Улыбаясь на камеру, в красном шарфе и твидовом пальто в ёлочку он стоял на фоне какой-то старой стены. В ролике на «Ютубе», записанном на прошлогодней Франкфуртской книжной ярмарке, он десять минут говорил о теме воссоединения Германии в современном немецком романе. Звучный голос, точные ясные формулировки.
Ракель с трудом могла представить, что существует какая-то связь между матерью, какой она её помнила, и человеком на чёрно-белом пресс-портрете. Мужчина средних лет, принимающий серьёзный вид, невольно опускается до смешного, хоть сам этого не осознаёт. У Густава есть несколько действительно удачных официальных снимков, где его лицо расслабленно, открыто и полностью избавлено от маски, которую надевают люди под прицелом объектива. Густава снимал его приятель фотограф. Ракель даже как-то встречалась с ним на вернисаже в Берлине, и её тогда поразил его подход к делу, он как будто осторожно исследовал фасад в поисках трещин, где скрыто некрасивое и потаённое. Когда он был рядом, ей казалось, что за ней наблюдают, но не оценивают. Фотограф Филипа Франке так явно не умел. Снимки получились закрытыми, плоскими и статичными. И, только услышав голос и увидев мимику писателя, Ракель начала улавливать личность. Пристальный взгляд, полная сосредоточенность, тяжело дышит, когда думает, морщится, когда произносит слова, кажущиеся ему недостаточными. Шутки полны едкой самоиронии, и внезапная смущённая улыбка.
Стулья вокруг заскрипели, начался перерыв.
Ракель собрала вещи и вышла из здания. Она бесцельно бродила по улицам, и с каждой встречной афишной тумбы на неё смотрели глаза Сесилии. У Васа Виктория случайно вышла на проезжую часть и чуть не угодила под трамвай. Город внезапно показался очень маленьким. Пойти некуда, а сидеть на месте невозможно. Миновав Васастан и Йоханнеберг, она оказалась у Нэкрусдаммен, где и расположилась под мшистым дубом. Постелила на землю пальто и легла на спину. Под кроной витала золотистая дымка, трава была тёплой, на кустах рододендрона набухли готовые лопнуть бутоны, из лещины доносилось жужжание шмелей и птичий щебет. Это, отметила про себя Ракель, первый случай, когда она прогуливает лекцию. Это вообще первый прогул в её жизни.
Она закрыла глаза, и реальность исчезла. Она думала о Филипе Франке, думала о матери. Если роман Филипа имеет хоть малейшее отношение к действительности, то ей это даст лишь брата по несчастью: Сесилия Берг приехала на гастроли в жизнь Филипа Франке, чтобы ярко выступить и безвозвратно исчезнуть. А образовавшуюся пустоту заполнили тоска и отчаяние, и всё вокруг изменилось. Представляя женщину, которую мог встретить Филип, Ракель видела перед собой тридцатилетнюю Сесилию, но сейчас ей уже больше сорока пяти.
Человеческая память обманчива, в этом на удивление едины представители всех психологических школ. История жизни индивида – это трясина фрагментарных воспоминаний, рассказов, услышанных от других, бессознательного желания обращать внимание то на одно, то на другое. Переживания и события забываются, придумываются, накладываются друг на друга и искажаются. Сесилия всегда принадлежала прошлому и обитала на недоступной и величественной территории, откуда Ракель выслали. Сесилия была тенью, проходившей сквозь все воспоминания, её очертания проступали на мгновение, чтобы вновь ускользнуть в недосягаемую даль. Самой чёткой главой прошлого оказалось долгое лето в загородном доме, видимо, как-то связанное с рождением Элиса. Редкое, странное время, полное событий, отличающихся от нормальных, что, собственно, и обеспечило ему особое место в детских воспоминаниях. Происходившее тогда Ракель едва понимала. Только ей казалось, что она вот-вот уловит суть, как картинка ускользала, чтобы спустя какое-то время снова мелькнуть перед глазами. Все взрослые были заняты, и Ракели одним махом пришлось превратиться из Ребёнка в Большую Девочку, что дало ей целый ряд привилегий. Она могла одна играть в лесу, позже ложиться спать и ездить на велосипеде по аллее. Ей доверили самой следить за временем и вручили старые наручные часы, которые папа нашёл в подвале, с помощью молотка и гвоздя он сделал новое отверстие на кожаном ремешке, чтобы часы можно было носить на маленьком нежном запястье. Никто не проверял возрастное ограничение у фильмов, которые она смотрела; ходить одной на озеро строго запрещалось, однако ничего не говорилось о том, чтобы бродить вдоль ручья и ловить головастиков сачком для бабочек, который подарил ей дед.
Мама находилась в комнате на верхнем этаже, и ей ни в коем случае нельзя было мешать. Нельзя было бегать по коридору. Нужно было собирать игрушки. Иногда появлялся отец и приводил её в комнату, почти беззвучно закрывая дверь. Там среди подушек сидела мама, в пижаме, хотя была середина дня. На кровати стоял поднос с чайником и нетронутыми бутербродами на блюдце. Ракель не знала, что ей делать, и рассматривала собственные ноги, довольно грязные. На коленке пластырь, она упала, когда училась ездить на большом велосипеде, который, как говорил папа, предназначался для детей старше девяти лет, а не для семилеток, как она. Но на фига эти ограничения, сказал папа, забыв, видимо, что ругаться нельзя, ты только шлем надень, а если доедешь до конца аллеи и обратно, получишь двадцать крон.
– Привет, малышка, – сказала мама. – Чем ты сегодня занималась?
Ракель спасла пчелу, которую папа хотел убить, поймала её сачком и выпустила на улицу, пока папа переворачивал всё вверх дном, пытаясь найти эту штуку с уколом, хотя его никто и не ужалил. Она построила в лесу шалаш. Исследовала пересохший фонтан в дальнем углу сада. Ходила на луг искать божьих коровок. Изучила все растения и выяснила, что там растут тимофеевка луговая, ромашка, у которой очень жёсткий стебель, тысячелистник, который легко рвётся, пушистый мышиный горошек, синие и белые люпины, розовый любисток – она вытерла руки о штаны – и опасная наперстянка, которую трогать нельзя.
– Ничем особенным, – пожала плечами Ракель.
– Эммануил говорил, что вы играли в шахматы. – Ракель кивнула. – Он не сказал, кто выиграл, но я думаю, ты.
Ракель снова кивнула. Переступила с ноги на ногу. Почесала комариный укус ногтем большого пальца. Мама похлопала одной рукой по одеялу, и Ракель забралась в кровать и легла рядом.
– Ты знаешь, что в Древней Греции существовало два слова для обозначения времени? – произнесла Сесилия. Глаза у неё были полуприкрыты, а волосы – таких длинных волос у мамы никогда раньше не было – размётаны по подушке. В этом Ракель открыто завидовала матери, потому что именно такие волосы высоко ценились её одноклассницами – светлые и вьющиеся. Ракель знала, что когда-то они были очень длинными, папа показывал – примерно до середины спины, а мама рассмеялась и сказала, что он преувеличивает, – но Ракель видела только длину до плеч. Ракель водили к парикмахеру, а мама стригла себя сама перед зеркалом в ванной, слушая кассетный магнитофон, который включала в розетку, хотя использовать электрические приборы в ванной нельзя. А теперь волосы выросли и окружают её, как нимб у святого. Белая пижамная рубашка расстёгнута, видна бледная грудная клетка. Среди одеял лежит старая книга. Похожая на те, что хранятся в библиотеке, но за всё время пребывания Ракель ни разу не видела, чтобы мама спускалась в библиотеку. Наверное, она попросила кого-нибудь принести.
– Два разных слова, – сказала мама. Голос звучал хрипло и тихо, но Ракель лежала, прижавшись головой к её ребру, и слышала вибрацию слов, резонанс.
– Хронос и кайрос.
– Что они значат? – спросила Ракель. Нужно, чтобы мама продолжала говорить.
– Хронос – это хронологическое время, – сказала Сесилия, по-прежнему не открывая глаза. – Это понятно из самого слова, правда? Ты знаешь, что означает «хронологический»?
– Нет.
– Это когда что-то идёт в определённом временном порядке, начиная с того, что случилось первым, и вперёд в той последовательности, в какой события происходят. А вот кайрос – это такое время, которое привязано к ситуации, правильное время для действия.
ebooksa