Ракель не сразу поняла, о чём он, а сообразив, не могла не рассмеяться.
– Ладно, – произнёс в конце концов Элис, – не так уж это и смешно. И что мы теперь будет делать?
– Мы ничего
– Похоже, да, говорить ему не стоит. Он же из-за всего начинает беспокоиться. – Элис с удивительной точностью изобразил отца:
– Элис, в воскресенье у тебя урок по вождению. Элис, ты же не начал курить? Элис, у тебя сегодня французский? – Он вытащил из пачки сигарету, не докурив предыдущую. – Не будет знать, не будет мучиться.
– Я пока толком не знаю, как нам поступить, – произнесла Ракель. – Но я что-нибудь придумаю.
Брат кивнул, явно довольный услышанным. Она решит, как им поступить; как бы то ни было, она старшая. Поскольку он всегда был
Ракель казалось, что после такого обескураживающего открытия ему захочется побыть одному – медленно дойти по безлюдным улицам к смотровой площадке, обозревать оттуда город и думать о жизни, – но Элис отправился в кафе к друзьям.
– Ладно, до связи, – сказал он быстро и скрылся в конце улицы.
Возвращаться домой ещё рано, а от одной мысли провести вечер с папой, который будет ныть о рецензии, у Ракели сразу разболелась голова. К тому же наверняка придётся в очередной раз выслушать его рассказ о превратностях работы над биографией Уильяма Уоллеса. Уверенно управляя издательством, Мартин оказался на удивление непредприимчив с собственной рукописью. За чужие книги он брался рьяно и вёл их от идеи до воплощения, сомневался редко, а если возникала проблема, быстро определял её суть, поручал кому-либо решение и на момент выхода одной книги уже занимался следующей. Но как автору ему, видимо, больше всего нравились воздушные за́мки и горы заметок – когда всё возможно и перед тобой простирается залитая солнцем трасса, когда уже вибрируют первые аккорды Спрингстина, а будущее ещё впереди.
Ракель поплелась к кинотеатру «Хагабион», где, судя по атаке взволнованных эсэмэс, сидела Ловиса, «в полном одиночестве и всеми покинутая». В то, что Ловиса может оставаться без компании дольше пяти минут, верилось слабо, но Ракель не виделась с ней около месяца и не отвечала на звонки, так что бокал пива станет актом соблюдения приличий. Она могла бы рассказать о Сесилии, а могла всё утаить. Поразмыслив, Ракель решила пока молчать, хоть и не смогла сформулировать никакой внятной причины почему; исключением был только Элис, который имел право на эту тайну по факту рождения.
Ловиса действительно сидела одна за шатким столиком у изгороди из хмеля. Лицо обращено к солнцу, на носу огромные очки, в руках запотевший бокал пива. Уличный столик для двоих-троих, явно непредназначенный для весёлой орды друзей разной степени близости. Походка Ракель сразу стала более лёгкой.
– У тебя такой вид, как будто перед тобой привидение! – воскликнула Ловиса. – Это из-за моих волос, да? Они кажутся странными, да? – Ловиса снова осветлила корни, и волосы стали белыми и ломкими, как сахарная вата.
– На восемьдесят процентов Дебби Харри, на двадцать – Мэрилин Монро в депресняке, – ответила Ракель.
– Отлично. Какое облегчение. А тебе надо срочно выпить, это было видно издалека. Иди возьми себе что-нибудь.
Единственным, что царапало мозг Ракели, был оставленный без ответа вопрос Элиса – что им, собственно, делать дальше? Но мысли гасились шумом, скоплением людей, алкоголем и, прежде всего, головоломными проблемами Ловисы. Пришли окончательные результаты экзамена, и она действительно получила 2.0. Это достижение подтверждало хороший эффект дружеского риталина, принятого перед экзаменом, что, в свою очередь, заставляло Ловису задуматься, не следует ли ей пройти обследование на предмет СДВГ.
– В риталине содержится амфетамин, – сказала Ракель, – и ты, понятное дело, собралась и хорошо себя чувствовала.
– Но как понять, почему я хорошо себя чувствовала – потому что у меня СДВГ или потому что там амфетамин?
Ответить на это Ракель не могла, и Ловиса погрузилась в воспоминания о своих прежних опытах с амфетамином.
– Помнишь, когда мы были в «Бергхайне» [138]? Ты тогда ещё была в таком ауте, что мне пришлось поднимать тебя с дивана и практически волоком тащить за собой. Ты вообще тогда выглядела как лесбиянка в печали, кстати, может, нас только поэтому и впустили? Во всяком случае, моё обаяние и энтузиазм на них никак не подействовали. Ты же это помнишь? А я ещё хотела проверить, вправду ли там все писают в душевых кабинках? Во всяком случае, тогда… алло, что это с тобой? – Она пощёлкала пальцами прямо у Ракели перед носом. – Ты спишь, что ли? Ты же меня не слушаешь!