Собрание сочинений

– Приблизительно так: помилуй меня, Господи, за слёзы мои. Смотри, как горько плачут о тебе мои глаза и сердце, помилуй меня.

– Это на немецком?

– Das ist richtig. Кажется, ты умеешь считать по-немецки до двадцати?

Ракель просчитала richtig [180], только пропустила Zwölf [181]. Мама погладила её по голове и сказала:

– Принеси свою расчёску, я тебя заплету.

И Ракель долго сидела на полу, по обе стороны от неё стояли мамины длинные ноги. Сесилия распустила ей волосы и расчёсывала их прядь за прядью. Руки у неё были мягкие и осторожные, она приводила в порядок спутавшиеся пряди, и Ракели никогда не было больно. Потом Сесилия сделала ей прямой, как лезвие бритвы, пробор и начала заплетать. Когда дело доходило до косы, Ракели сразу становилось грустно, потому что это означало, что скоро всё закончится.

Воспоминания исчезли при появлении Эммануила, он шёл, уткнувшись носом в книгу.

– Похоже, ты была права, – произнёс он. – Здесь написано 1997-й. Очень странно.

– Спасибо за кофе, – сказала Ракель. – Мне пора.

– Я был готов отдать руку на отсечение, что это 1996-й. Надо же.

На улице она сделала несколько глубоких вдохов. Вечерний воздух был свежим и прохладным. Спиной почувствовав, что Эммануил наблюдает за ней сквозь рейки жалюзи, Ракель пошла по улице в обычном темпе. И только свернув за угол, остановилась у стены дома и проверила, когда нашли Люси. Оказалось, что названную в честь песни «Битлз» гоминиду трёх миллионов лет от роду откопали в год рождения Эммануила. Таким образом, рассказ дяди о раскопках достоверным быть никак не может.

Раздался звук уведомления о новом электронном письме, но это оказалось лишь сообщение из Университетской библиотеки об истечении срока возврата книг. Ракель стояла на месте, пока сердце снова не начало биться в нормальном ритме.

Защита

I

ЖУРНАЛИСТ: Что бы вы назвали самым ценным качеством романиста?

МАРТИН БЕРГ: Пожалуй, всё же выносливость. Помимо, разумеется, многого другого. Необходимо хорошее чувство языка, понимание законов драматургии, и так далее. Но людей, обладающих этим, множество. Для того чтобы осуществить задуманное от первого слова до последней точки, необходима особая выносливость. Как у марафонца. Просто бегать могут все, но совсем другое дело – пробежать сорок два километра. Каждый, кто бежал на длинную дистанцию, знает, что в начале это довольно приятно. Но рано или поздно сопротивление становится неизбежным. Включается инерция. Ты натираешь мозоли. Ноги становятся чугунными. Хочется остановиться. А ведь забег писателя только начался.

* * *

Ему всегда казалось, что тридцать – абсолютная граница, река Стикс, переплыв которую уже нельзя вернуться назад. Мартин думал, что примерно в тридцать произойдёт некое важное внутреннее преобразование, но в действительности ход времени знаменовался лишь внешними факторами. Пер купил квартиру. Виви из Валанда получила диплом арт-педагога или что-то в этом духе. Сесилию взяли докторантом на кафедру истории идей. Хотя казалось, что только вчера он сам ходил на лекции первого семестра и внимательно слушал докторантов, которые все как на подбор были анемичными мужиками в вельветовых брюках и очках. А теперь среди них его жена. Он толком ещё не привык называть её так и, произнося «моя жена», ожидал, что над ним будут потешаться, но этого никто не делал. Сесилия Викнер стала Сесилией Берг, и Сесилия Берг оперативно поменяла права, паспорт и табличку на двери кабинета. Попросила домовладельца сменить фамилию на почтовом ящике и записала новый текст на недавно купленном автоответчике.

«Издатель» стояло на визитке Мартина, хотя на практике всё, что нужно для выхода книги, он делал сам, разве что кроме обложки. На полке в офисе, который располагался в районе Кунгстен в бывшем фабричном здании, уже выстроился ряд книг, ещё несколько были на подходе, а горы непрочитанных рукописей росли. Пер бормотал что-то, читая финансовый раздел в газете. Назвать перспективы издательства «Берг & Андрен» безоблачными было нельзя, но на плаву они держались отчасти благодаря дотациям Совета по культуре. Может, сейчас и не самое подходящее время, чтобы издавать малоизвестных философов, но ему почему-то кажется, – говорил Мартин своему скептически настроенному партнёру, удивляясь энтузиазму в собственном голосе, – что их катерок прекрасно обойдёт все препятствия низкой конъюнктуры.

И хотя он всегда считал себя представителем молодого поколения, но, оказываясь на вечеринке, Мартин вынужденно признавал, что для алкогольных магазинов, кабаков и ночных тусовок семидесятых он уже слишком старый. Нынешние тусовщики говорили о незнакомых музыкальных группах, ставили диски, которые он не слушал, и Мартин с горьким облегчением констатировал, что не разделяет их систему ценностей.

– Ты по-прежнему молод, – говорила Сесилия. – Если сравнивать с тем, какими люди были раньше.